Лена никто – Л Лена Никто не умрет скачать книгу fb2 txt бесплатно, читать текст онлайн, отзывы

«Почему меня никто не любит?»

psyteaman — 13.12.2018 Лена Миро знаменита не только красотой своей попы, но и хорошо подвешенным языком. Она является одним из самых известных блогеров современности.

Так почему же в комментариях Лена часто жалуется, что ее никто не любит? И почему другие блогеры стараются держаться от нее подальше? Чем она так страшна и опасна?

Если бы я был одним из многочисленных психологов-мудаков, я бы начал унылую песню о ее психологических комплексах, желании оспорить всех вокруг и непроработанной враждебности… Попробуйте, заденьте кого-нибудь из них, и тогда обязательно услышите про себя что-нибудь аналогичное. Мне вот интересно, а эти психологи сами понимают, как они выглядят со стороны? Или они это все всерьез пишут о любом человеке, чье поведение их не устраивает?

Ну да ладно, мы сейчас не о психологах, а о Лене Миро. Уж сколько лет злопыхатели твердят о том, что она исчерпала себя, постарела и скоро станет никому не интересна. А Лена все так же популярна, тысячи читателей с нетерпением ждут ее новый пост. Людям по-прежнему интересно понимать, что все вокруг ничтожества, тупые курицы и добиться чего-либо можно только, работая ртом. И что нет ничего достойного в мире, если не считать саму Лену, такую умницу и красавицу.

Лена разбивает мифы о знаменитостях, старательно создаваемые маркетологами, продюссерами и продажными журналистами. И всякая лицемерная тварь получает от нее по заслугам.

Так почему же ее саму никто не любит? Почему все только пользуются ею, почитывая помои, которыми она поливает всякого, кто попадет под ее горячую руку?

Наверное, в жизни большинства людей есть человек, похожий характером на Лену. Тот, кто знает, что Анька-то на самом деле лесбиянка, а забеременела она от Светкиного мужа, который тот еще кобелина. А Светка после этого подала на развод, да вот уже целый год не может никого найти… А ее бывший получил по заслугам, потому что идиот и плел интриги против своего шефа и правильно его уволили. Ну и так далее. Этот человек откроет вам всю подноготную окружающих.

Но не любят таких людей за то, что и про вас лично она тоже что-нибудь расскажет вашим знакомым. Да и про Олега Петровича. Вот про него она зря! Неплохой человек ведь Петрович. Какой-то неприятный осадок остается, когда она так мерзко говорит про Петровича. Наверное, за это ее Бог точно накажет. Нельзя быть такой злой! Петровича оставила бы в покое.

С другой стороны, должен же кто-то, невзирая на лица, рассказать правду о том, для чего умер Кобзон, почему Медведев такой оладух и зачем тупые курицы ходят на фитнес. Тут главное — не трогать Путина, Кадырова и прочих серьезных парней. А остальных можно особо не жа

yablor.ru

«Почему меня никто не любит?»: psyteaman

Лена Миро знаменита не только красотой своей попы, но и хорошо подвешенным языком. Она является одним из самых известных блогеров современности.

Так почему же в комментариях Лена часто жалуется, что ее никто не любит? И почему другие блогеры стараются держаться от нее подальше? Чем она так страшна и опасна?

Если бы я был одним из многочисленных психологов-мудаков, я бы начал унылую песню о ее психологических комплексах, желании оспорить всех вокруг и непроработанной враждебности… Попробуйте, заденьте кого-нибудь из них, и тогда обязательно услышите про себя что-нибудь аналогичное. Мне вот интересно, а эти психологи сами понимают, как они выглядят со стороны? Или они это все всерьез пишут о любом человеке, чье поведение их не устраивает?

Ну да ладно, мы сейчас не о психологах, а о Лене Миро. Уж сколько лет злопыхатели твердят о том, что она исчерпала себя, постарела и скоро станет никому не интересна. А Лена все так же популярна, тысячи читателей с нетерпением ждут ее новый пост. Людям по-прежнему интересно понимать, что все вокруг ничтожества, тупые курицы и добиться чего-либо можно только, работая ртом. И что нет ничего достойного в мире, если не считать саму Лену, такую умницу и красавицу.

Лена разбивает мифы о знаменитостях, старательно создаваемые маркетологами, продюссерами и продажными журналистами. И всякая лицемерная тварь получает от нее по заслугам.

Так почему же ее саму никто не любит? Почему все только пользуются ею, почитывая помои, которыми она поливает всякого, кто попадет под ее горячую руку?

Наверное, в жизни большинства людей есть человек, похожий характером на Лену. Тот, кто знает, что Анька-то на самом деле лесбиянка, а забеременела она от Светкиного мужа, который тот еще кобелина. А Светка после этого подала на развод, да вот уже целый год не может никого найти… А ее бывший получил по заслугам, потому что идиот и плел интриги против своего шефа и правильно его уволили. Ну и так далее. Этот человек откроет вам всю подноготную окружающих.

Но не любят таких людей за то, что и про вас лично она тоже что-нибудь расскажет вашим знакомым. Да и про Олега Петровича. Вот про него она зря! Неплохой человек ведь Петрович. Какой-то неприятный осадок остается, когда она так мерзко говорит про Петровича. Наверное, за это ее Бог точно накажет. Нельзя быть такой злой! Петровича оставила бы в покое.

С другой стороны, должен же кто-то, невзирая на лица, рассказать правду о том, для чего умер Кобзон, почему Медведев такой оладух и зачем тупые курицы ходят на фитнес. Тут главное — не трогать Путина, Кадырова и прочих серьезных парней. А остальных можно особо не жалеть.

И потом на злобные комментарии: «Когда ты сдохнешь, мразь?», — можно сделать красивые глазки олененка и сказать: «Ну как же можно говорить такое мне, беззащитной и слабой девушке? Не понимаю, почему меня никто не любит!»

psyteaman.livejournal.com

Лена Берсон: Я без вас — никто

Она боялась сойти с ума,
Cвихнуться, чокнуться, стать нелепой.
При всех заплакать или упасть.
Когда ее зазывала тьма,
Она боялась размазать «стрелки».

Приходи в чем захочешь, ведь я-то пока не могу.
Я бежала вперёд, но отстала.
Хочешь в дымке похмельной и немилосердном снегу
Возле Тёплого стана?
Чтобы выпить, мы спрячемся где-нибудь за гаражом,
Нас найдут, скажут: «Вот вы…!»
Мы о родине будем всегда хорошо-хорошо,
Как живые о мёртвой.
И, коверкая яблочный бок перочинным ножом,
И вгрызаясь в надрезы,
Ничего не исправим, конечно, а все же поржем,
Лбом в сырое железо.
Что же память листает тебя, не взглянув, наизусть,
Без отрыва, запоем?
«Ты совсем ничего не боишься?» — «Чего не боюсь?»
Погоди, я запомню.
Если каждый пустяк обернулся дырой ножевой
В воспаленной оправе,

Приходи как живая, и я не скажу как живой
Ничего, кроме правды.

                               ***

Как замирали зимы прямо на полуфразе.
Как обрывалось время прямо на полуслове.
Мы провожали Мишку, мы провожали Светку.
Мы выходили в город и уезжали сами.
Прямо на полувдохе как обрывались связи!
Милостью божьей память шарит в своем улове:
Шапка в окне вагона, плечи в сырую клетку,
Так отзывались болью и оставались снами.

Вроде чужого счастья, виданного когда-то,
Вроде чужой квартиры, пахнущей свежим мылом,
Вроде чужой парадной, выстуженной до дрожи,
Вроде дешевой куртки, выпачканной известкой.
Где остается имя — не остается даты.
Где остается дата — не остается смысла.
Синие эти строчки, бьющиеся под кожей,
Я собираю вместе осатаневшей версткой.

Видишь, как много надо для остановки сердца,
Как за «Москвой товарной» каждый стоп-кран захватан.
Мы никогда не станем тем, кем уже не стали,

Нас не согреют больше те, кто когда-то грели.
Нам не успеть ответить, выдохнуть, отвертеться.
Солнце ложится в лузу, чуть погодя, закатом.
Запах жасмина, скажем, спящий в гробу хрустальном,
Вдруг разбивает в брызги первый сквозняк апреля.

                              ***

Вот вам сказка. Год, положим, тридцатый.
Вот Мария, потерявшая брата.
Это Лазарь, не доживший до марта,
И Марию потерявшая Марфа.
Взяли Лазаря не прямо на сцене,
Но под занавес «Собаки на сене».
В элегантном сюртучке Теодоро.
Не снимайте, говорят. Ненадолго.
Прямо в туфлях довели до машины.
Память вывернулась глазом мушиным.
Сладкий ветер и кутья под ногами.
Вот, выходит, и пришло, чем пугали.
Марфа плачет на плече у соседки,
В передачу положила конфетки.
Взяли только раз у ней передачу.
А второй раз не берут. Выбыл, значит.
Значит, выбит «городок», если выбыл.
Плачет Маша, чтобы муж не увидел.

— Что же ты за гэпэушника вышла?
— Потому что очень был симпатишный.
Потому что угощал шоколадом,
И любил не как хотел, а как надо.
Что ж ты, Лазарь, не воскрес, что за прятки?
Крылья белые на обе лопатки.
Не обнимут сестры бедного братца.
Да и верно ль, что врази расточатся?
Только карточка ч/б в рамке сальной.
И ни правды никакой, ни осанны.

                              ***

Голубоглазый высокий Кеша, хирург от Бога,
С войны привез медсестру Антонину Палну.
В Варшаве была у него пани, а также панна,
И, в общем-то, все удивлялись, что выбор пал на…
Когда от баб, ну, действительно, нет отбою.
С другой стороны — нет особо, когда романиться,
Потому что десятки за ночь с гангреной газовой.
Ну, а руки у Кеши — прямо как у Рахманинова.
И встретишь нечасто такого голубоглазого.
Антонина-то Пална
Его берегла и баловала.
Покупала ему печенье, вязала кофточки.

Было дома у них — ну как в операционной.
И селедка под водку разложена порционно,
И разделана по-хирургически,
Вплоть до косточки.
Если Кеша бывал в настроении элегическом,
Он садился к роялю. Печенье крошил синичке.
А с войны у него осталась одна привычка —
И не то, чтобы травма,
Скорее, пустая трата
Бесконечного времени, грязь на сетчатке мира,
Сбой в движении анкерного колеса.
Мыть стерильные руки, тереть и тереть их мылом.
Не особенно часто. Каждые полчаса.

                             ***

Я тогда жила, я носила ваш слабый крепдешин,
Надо мной рвались паруса твои, темная сирень,
И небрежно так под ключицу мне навсегда зашит
Яд больших надежд, соблазнявших как голоса сирен.
Я стояла там, где сходились вы, чтоб хлебнуть пивка,
Я махала вслед, не глотая слез, а глотая пыль,
И не знаю как, провожая вас, я попала в кадр,
В черно-белый век, что пошел-пошел на сквозной распил.

Я вошла туда, со шнурка на шее снимая ключ.
Отмечая локтем его углы, не включала свет,
Где стучал по кругу секундной стрелки голодный клюв.
Минус пять, кукушечка, городов, минус десять лет.
Я писала письма, сминая горе слепым комком,
Я зерно бумаги губила плотным пыреем букв.
Я жила, жила, я дышала на сквозняке таком,
Забивавшем слово в мою гортань, будто гвоздь в каблук.
Господа мои-облака мои пролетают над.
Дай-то бог забыть. Ни за что не даст, будто глух и нем.
Я без вас никто, своего со мной только этот яд,
Что твоей рукой впопыхах зашит под ключицу мне.

                              ***

Она боялась сойти с ума,
Cвихнуться, чокнуться, стать нелепой.
При всех заплакать или упасть.
Когда ее зазывала тьма,
Она боялась размазать «стрелки».
Она держалась — бог знает, сколько,
За эти стены,
За эти вещи,
За эти вымытые тарелки.
На правой, смуглой, я помню кольца,
И аметистовый узел вены.

Изюм с корицей — на робкой левой.
Все меньше perfect, все больше past.
Когда все выцвело, почему
Несовершенное время плача
Отвердевает, рельеф меняя?
И как ни всматривайся во тьму —
Там только ночь, и дыханье моря,
И запах соли, и запах йода,
И ошалевший вопрос: «Домой, а?»
Звучит как кода.
И если мы ничего не значим,
То я не знаю.

                          ***

Механизмы костей, сухожилий и мышц,
Накидавшись последним рассветом, как «беленькой»,
Мы вскрываем как реку отчаянный смысл.
Мы спускаемся берегом.
Город вздернутый господом на каланчу,
Помяни меня, что ль, как заблагорассудится.
Я в открытые двери твои колочу
С остывающей улицы.
Сколько дом ни корми, он подобран как волк,
Он дрожит у вокзала посудой надколотой.
Одеяла стекает расплавленный воск
От прибытия «скорого».
Это улицы, снятые с горла бинты.
Это поезд, влетающий в город как конница.

Если это любовь, а не я и не ты,
То когда это кончится.

                           ***

В день, когда мне перелили собачью кровь,
Слишком густую для вен на моей руке,
Корка запекшихся в горле горючих слов
Треснула как ледостав на сургуч-реке.
Как закипала, скрипя зубами, ее орда,
Двигаясь к устью, желанию вопреки.
Каждый осколок царапал мою гортань,
Каждое слово вскрывало гранит реки.
Но заполняла сосуды собачья кровь,
Светлая и горьковатая как елей.
Лютую нежность, укрытый снегами схрон,
Я защищала, чтоб как-нибудь уцелеть.
Я замолчу, но каждый, кто имя рек,
Кто торговался, врал, не пускал во тьму,
Сколько вмещается в ваш человечий век
Нечеловеческой близости ко всему?
Как в беспощадном рассвете, на самом дне,
Жарким дыханьем внезапно охватит лоб.
Больно тебе? Не больно тебе? — Не мне.
Страшно тебе? Не страшно тебе? — С чего б?