Не зря ее назвали сашей – . 1: —

3:58

buben.fm

Читать онлайн электронную книгу Саша и Шура — Я СТАНОВЛЮСЬ ШУРОЙ бесплатно и без регистрации!

Писатель Тургенев говорил, что русский язык «великий и могучий». Это он, конечно, правильно говорил. Но только почему же он не добавил, что русский язык еще и очень трудный? Забыл, наверное, как в школе с диктантами мучился.

Так рассуждал я, огибая березовую рощу.

Но, может быть, думал я, во времена Тургенева учителя не так уж придирались и не снижали отметки за грязь и за всякие там безударные гласные? А я вот из-за этих самых безударных сколько разных ударов получал: и в школе, и дома, и на совете отряда!

А вообще-то, рассуждал я, какая разница — писать ли «моршрут» или «маршрут», «велосипед» или «виласипед»? От этого ведь велосипед мотоциклом не становится. Важно только, чтобы все было понятно. А какая там буква в середине стоит — «а» или «о», — это, по-моему, совершенно безразлично. И зачем только люди сами себе жизнь портят? Когда-нибудь они, конечно, додумаются и отменят сразу все грамматические правила. Но, так как пока еще люди до этого не додумались, а додумался только я один, мне нужно готовиться и сдавать переэкзаменовку.

Рассуждая таким образом, я обогнул рощу и сразу увидел Белогорск. Городок взбежал на высокий зеленый холм; Но не все домики добежали до вершины холма. Некоторые, казалось, остановились на полпути, на склоне, чтобы немного передохнуть. «Так вот почему городок называется Белогорском! — подумал я. — Он взобрался на гору, а все домики сложены из белого камня — вот и получается Белогорск».

Я тоже стал медленно взбираться на холм.

Чтобы не терять времени даром, я начал обдумывать план своих будущих занятий. Мне нужно было каждый день заучивать правила, делать упражнения и писать диктанты. «Диктовать будет дедушка», — решил я.

Прикинув в уме, сколько в учебнике разных правил и упражнений, я решил, что буду заниматься по три часа в день. Спать буду по семь часов — значит, четырнадцать часов у меня останется для купания и всяких игр с товарищами (если я с кем-нибудь подружусь). Ну, и для чтения, конечно. Между прочим, наша учительница говорила, что если много читать, так обязательно будешь грамотным. Но я не очень-то верил этому, потому что читал я много (за день мог толстенную книгу проглотить), а диктанты писал так, что в них, кажется, красного учительского карандаша было больше, чем моих чернил.

Когда я однажды высказал все это нашей учительнице, она сказала: «Если пищу сразу проглатывают, она вообще никакой пользы не приносит. Ее надо не спеша разжевывать». Мне было непонятно, что общего между пищей и книгами. Тогда учительница сказала, что книги — это тоже пища, только духовная. Но я все-таки не понимал, как можно разжевывать «духовную пищу», то есть книги, не спеша, если мне не терпится узнать, что будет дальше и чем все кончится.

А если книга неинтересная, так я ее вообще «жевать» не стану.

В общем, книги мне пока не помогали справляться с безударными гласными.

По маминому чертежу я быстро отыскал дедушкин домик. Вернее сказать, это был не дедушкин дом, а дом, в котором жил дедушка, потому что, кроме него, там жила еще одна семья. Обо всей этой семье я еще подробно ничего не знал, а знал только об одной Клавдии Архиповне, которую мама называла «тетей Кланей», потому что она нянчила маму в детстве, как меня бабушка. В Москве мама предупредила меня, что дедушка не может прийти на станцию: он очень рано уходит в больницу, ни за что утренний обход не пропустит! А ключи он оставит у тети Клани.

В домик вели два крыльца. Одно было пустое и заброшенное какое-то, а на ступеньках другого лежал полосатый коврик и стояли большие глиняные горшки с цветами и фикусами. Их, наверное, вынесли из комнаты для утренней поливки. Конечно, здесь именно и жила тетя Кланя.

Я направился к крыльцу, но тут, будто навстречу мне, распахнулась дверь, и на крыльцо вышел мальчишка лет двенадцати, в трусах, с полотенцем.

Мальчишка, прищурив глаза, поглядел на солнце, с удовольствием потянулся, — и я с грустью подумал, что, пожалуй, не решусь при нем снять майку: уж очень у него было загорелое и мускулистое тело.

Ловко перепрыгнув через цветочные горшки, мальчишка подбежал к рукомойнику.

Рукомойник висел на ржавом железном обруче, которым была подпоясана молодая березка, то и дело подметавшая своей листвой край черепичной крыши.

Сперва мне показалось, что мальчишка вообще не заметил меня. Он преспокойно разложил на полочке мыло, щетку, зубной порошок. И вдруг, не глядя на меня, спросил:

— Приехал?

— Приехал… — растерянно ответил я.

Мальчишка старательно намылился, повернул ко мне свое лицо, все в белой пене, и так, не раскрывая зажмуренных глаз, задал второй вопрос:

— Тебя как зовут?

— Сашей.

Мальчишка постукал ладонью по металлическому стержню умывальника; пригнувшись, попрыгал под несобранной, веерообразной струей, пофыркал и потом сказал, точно приказ отдал:

— Придется тебе два месяца побыть Шурой!

— Как это — придется?.. Почему?

Мальчишка стал тереть зубы с такой силой, что я просто удивлялся, как они целы остались и как щетка не сломалась. Не очень-то внятно, потому что рот его был полон белого порошка, мальчишка сказал:

— Меня тоже Сашей зовут. Так уж придется тебе побыть Шурой. Чтобы не путали. Понял?

Понять-то я понял, но мне это не очень понравилось.

— Я все-таки тоже хотел бы остаться Сашей, — тихо проговорил я.

Мальчишка от неожиданности даже проглотил воду, которой полоскал рот.

— Мало что хотел бы! У себя в Москве будешь распоряжаться! Понял?

Заметив, что я растерялся, он взглянул на меня чуть-чуть поласковей:

— Ладно. Иди, Шурка, за мной. Ключи дам.

— Иду, — ответил я и таким образом принял свое новое имя.

— Только горшки не разбей, — предупредил меня Саша. — А то бабушка за них нащелкает! — Он звучно щелкнул себя по загорелому лбу и добавил: — А мне за тебя от бабушки все равно попадет.

— Как это — за меня?

— Очень просто. Она мне встречать тебя приказала. А я не пошел. Что ты, иностранная делегация, что ли? Если бы еще от станции далеко было или дорога запутанная! А то так, ради церемонии… Здравствуй, мол, Шурочка!

Ждали тебя с нетерпением, спасибо, что пожаловал! Не люблю я этого!

Саша взглянул исподлобья так сердито, словно я был виноват, что он не выполнил приказа бабушки и что ему за это попадет.

— Давай скажем, что ты встречал! — предложил я, желая выручить Сашу. — Ведь бабушка не узнает. Но он посмотрел на меня еще злее:

— Не люблю я этого!

«То не любишь, это не любишь! — с досадой подумал я. — А что, интересно, ты любишь?» Квартирка состояла из двух маленьких комнат и кухоньки. Одна комната была такая солнечная, что в ней, не зажмурившись, стоять было невозможно. А другая — совсем темная: в ней не было ни одного окна.

— Отец с матерью давно окно прорубить хотели, а я не разрешаю, — сказал Саша,

— Почему не разрешаешь? — удивился я.

— А там пленки проявлять здорово. Понял? Полная темнота!

— Понял. И они тебя послушались? Папа с мамой?..

— А как же! Только бабушка сперва не соглашалась. Но я ей такую карточку сделал, что она потом каждый день стала фотографироваться.

Саша кивнул на фотографию, висевшую над кроватью. С карточки придирчивыми Сашиными глазами глядела на меня исподлобья Сашина бабушка. Не только глаза, но и все лицо ее было строгое и очень властное. А лоб был высокий и весь в морщинках, которые соединялись и пересекались одна с другой. Саша, видно, очень хорошо фотографировал, если морщинки так ясно получились.

Я, между прочим, совсем не такой представлял себе тетю Кланю, которая, по словам мамы, вынянчила ее. Я ожидал увидеть добрую и очень разговорчивую старушку. А у тети Клани губы были так плотно сжаты, словно наглухо прибиты одна к другой.

— Слушай, Шурка, зачем сейчас к дедушке перетаскиваться? — Саша через окно кивнул на пустое, заброшенное крылечко. — У него еще и дверь туго открывается. Пока будем возиться, бабушка с рынка вернется и захватит нас.

Давай прямо на реку махнем. А чемоданчик твой пока под кровать задвинем.

В это время послышался топот босых пяток по деревянным ступеням.

— Вот и Липучка явилась, — сказал Саша.

— Кто, кто?

— Липучка. Моя двоюродная сестра. Через три дома отсюда живет. Ее вообще-то Липой зовут. Полное имя Олимпиада, значит. Не слыхал, что ли? Это ее в честь матери назвали. А я в «Липучку» перекрестил, потому что она как прилипнет, так уж ни за что не отвяжется.

«Везет же! — подумал я про себя. — То Веник, то Олимпиада…» Липучка между тем беседовала с цветами. «Ой, какие же вы красавцы! Ой, какие же вы пахучие!» — доносилось с крыльца. Но вот Липучка появилась на пороге. Это была рыжая девочка, с веснушками на щеках, с уже облупившимся, удивленно вздернутым носиком. Да и выражение лица у нее было такое, будто она все время чему-то удивлялась или же чем-то восторгалась.

— Ой! Внук дедушки Антона приехал! — вскрикнула Липучка, точно она с нетерпением ждала меня и наконец-то дождалась.

Тогда я еще не знал, что Липучка вообще каждую свою фразу начинает со слова «Ой!». Я очень удивился, что Липучка назвала моего дедушку Антоном.

— Почему Антон? — спросил я.

— Ой, как же «почему»? Как же «почему»?

— Потому что он не Антон…

Я не заметил даже, что случайно сказал в рифму. Но Липучка заметила, и ей это очень понравилось. Она стала хохотать и сквозь смех приговаривала:

— Он — Антон! Он — Антон!..

Смех у нее был какой-то особенный: послушаешь — и самому смеяться захочется.

Я прошептал про себя мамино имя-отчество: ее звали все-таки не Мариной Антоновной, а Мариной Петровной. Значит, если говорить по-Липучкиному, дедушка мой был «дедушкой Петром», а вовсе не «дедушкой Антоном». Я все это высказал Липучке, а она вытаращила свои зеленые, как у нашего Паразита, глазищи и стала тыкать в меня пальцем:

— Ой, Сашка, посмотри на него! Не знает, как собственного дедушку зовут! А свое-то имя ты помнишь?

Саша, ухмыляясь, засовывал под кровать мой «командировочный» чемоданчик.

— Ну, накричалась? — насмешливо спросил он. — Теперь умного человека послушайте. Дедушку-то, ясное дело, Петром Алексеевичем зовут. Ты, Липучка, про это не знаешь, потому что только в прошлом году сюда приехала. А мы дедушку уж три года Антоном зовем: он у нас в школе однажды Антона Павловича Чехова изображал… Ну, в постановке одной. Мы «Каштанку» показывали. И еще «Хамелеона». А дедушка, значит, от имени Антона Павловича вел программу и на вопросы отвечал.

С тех пор мы его и прозвали. Понятно?

— Понятно… — прошептала Липучка и так виновато взглянула на меня своими зелеными глазами, как наш Паразит после знаменитой истории с куриными котлетами.

— Айда на реку! — скомандовал Саша. Запирая дверь, он шепнул мне:

— Вообще-то женщин во флот брать не полагается. Но уж приходится. А то ведь такой визг поднимут! Да и команды у нас не хватает.

— В какой флот? — не понял я.

— Там увидишь!..

librebook.me