Почему помирились Лилия Четрару и Сергей Захарьяш?
На форумах Дома 2 продолжается бурное обсуждение скороспелого перемирия в паре Лилии Четрару и Сергея Захарьяша. Мнения зрителей разделились. Одни считают, что Четрару надо было оставаться с Филом Кострубовым, потому что он гораздо внимательнее и бережнее к ней относится. Но другие уверены, что у Захарьяша и Четрару любовь, и именно поэтому они не смогли долго оставаться в разлуке. Однако никто не говорит о главном: перемирие Лилии и Сергея очень нужно было руководству! Доказательств даже искать не надо. Они и так режут глаз.
Посмотрите, как анонсировали воссоединение пары на сайтах Дома 2! Журнал проекта, например, за пару дней выложил сразу три поста: «Лиля и Сережа снова вместе», «Маша о примирении Лили и Сережи» и целую статью посвятили, в которой некий экстрасенс утверждает, будто «это два сильных и эмоциональных человека, между которыми всегда возникает страсть» и будто они прекрасно подходят друг другу.
Вы обратили внимание: каждый сезон Острова любви знаменуется сейшельской свадьбой или грандиозным предложением руки и сердца? Всех перечислять не буду. Назову последних – Майя Донцова и Алексей Купин. Причем и там тоже нельзя было сказать, что все шло к тому. Если помните, Майя ни за что не хотела под венец. А тут вдруг спешно решилась. С чего бы, спрашивается?!
Теперь вот Захарьяш с Четрару. Быстро примирились, сразу заселились и тут же завели волынку про сейшельскую свадьбу! А все потому, что очередной сезон заканчивается, а рекламного ролика все нет! А ведь заказчик ждет исполнения договора?! Дом 2 обязан рекламировать услугу для русских туристов: свадьба, помолвка, грандиозное предложение в райском уголке, где царит любовь!
Так что Захарьяш и Четрару поженятся! И поженятся как миленькие! Вот увидите!
С уважением, ЛилуРоз!
Экономьте свое время, подписывайтесь на нас Вконтакте или Одноклассниках.
Читать «Пламенный лёд. Книга вторая» — Борискова Ольга — Страница 36
На тренировке Сергей пробыл около часа. Миронов обрадовался, увидев своего бывшего ученика: несмотря ни на что, расстались они неплохо. Тогда оба понимали, что в сложившейся ситуации продолжать работать вместе они не могут. Сергей и Лиля ушли, а Макс остался – это было справедливо.
Вечером Сережа снова появился в школе. Обратно во Францию он улетал только на следующий день и оставшееся время планировал провести с сестрой.
Днем он успел заехать к старым товарищам, с которыми виделся крайне редко, теперь же был абсолютно свободен.
– Может, посидим где-нибудь? – Лиза стояла, привалившись пятой точкой к стене. Она еще не успела переодеться и привести себя в порядок после тренировки, и выглядела немного взъерошенной. Предложение относилось и к Сергею, и к Максу. – Я бы с удовольствием выпила чая.
– Да можно, – первым отозвался Макс.
По его виду сразу становилось понятно, что идея ему не по нутру, но лучшего варианта сам он предложить не мог. Сергей тоже согласился, хотя и без особого энтузиазма.
К ресторану они подъехали на разных машинах. По прилету в Москву Сергей взял напрокат серебристый Ford, что дало ему возможность свободно перемещаться по городу. Лиза по привычке закинула сумку на заднее сиденье BMW, а сама села спереди, рядом с Максом. Ей очень хотелось, чтобы брат сказал что-нибудь по поводу увиденного на тренировке, но он упорно молчал.
С каждой стороны от рассчитанного на четверых столика стояло по два стула.
Макс по-хозяйски выдвинул стул для Лизы и, когда она села, устроился рядом, по диагонали от Сергея. Лиза подумала, что выглядело это так, словно Макс продемонстрировал, что имеет на нее больше прав, но сочтя эту мысль бредовой, отогнала ее куда подальше.
– Что ты будешь? – спросил Самойлов, едва только она открыла первую страничку меню.
– Чай с имбирем и лимоном. – Она перевела взгляд с меню на Макса.
– А есть?
– Полпорции куриной лапши и салат… Греческий, – зная, что он не отстанет, сказала Лиза и, захлопнув меню, отодвинула в сторону. Этот жест означал, что больше заказывать она ничего не намерена.
Стоило Самойлову только оглянуться в поисках официанта, как высокий молодой человек в черной рубашке с золотистой вышивкой на рукавах оказался рядом. Дополнял его униформу фартук темно-коричневого цвета, так же расшитый золотистыми нитками.
– А ты что будешь, Сереж? – пока Макс озвучивал заказ, спросила Лиза у брата.
Она даже не сомневалась, что ее партнер и не подумает задать ему этот вопрос.
– Лягушачьих лапок тут, к сожалению, нет, – вставил Макс.
Официант как раз принял у него заказ и направлялся к Сергею. Лиза наградила Максимилиана убийственным взглядом.
– Ничего, я как-нибудь это переживу, – с достоинством ответил Меркулов.
Пока они ужинали, Лиза всячески старалась не обращать внимания на молчание, то и дело повисавшее за их столиком. Поначалу она пыталась разрядить обстановку, но потом поняла, что это бесполезно. В конце концов, если двое взрослых мужиков не могут разобраться со своими проблемами, она в этом не виновата.
– Как Вивиана? – спросила Лиза у брата.
Она съела суп и салат, а теперь с удовольствием пила имбирный чай.
– Хорошо, – уголки губ Меркулова дрогнули. – Скоро поедем в отпуск на пару недель.
Макс приподнял бровь. Лиза тоже уловила в словах брата двоякий смысл. Она устремила на него заинтересованный взгляд и обхватила чашку двумя руками.
– Вместе? – спросила она.
Сергей склонил голову и усмехнулся.
– Похоже на то.
Максимилиану этот разговор был неприятен. Произошедшее с Лизой заставило его о многом задуматься, но мысли о Лиле как и прежде отзывались в сердце болью, воспоминания давались с трудом. Он не перестал винить Сергея в случившемся, в том, что тот бросил его сестру, когда она нуждалась в помощи и поддержке.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Детское : Детская проза : продолжение 1 : читать онлайн
Современные первоклассники— мыслящие люди
1Колю Мухина стали звать Первышом после того, как его приняли в первый класс.
Каждое утро Коля вешает своё пальто в настоящей школьной раздевалке. Без утят и цыплят, как в детском саду, чтобы каждый детсадовец мог запомнить, где он разделся. А здесь написано: «1-й «А».
Висит расписание звонков, висит зеркало, в которое можно поглядеться и причесаться, как это делают взрослые ребята, в особенности девочки.
Правда, для этого надо подпрыгнуть. Несколько раз подпрыгнешь и успеешь причесаться.
Здесь можно узнать температуру воздуха, какая она сегодня на дворе — сколько градусов. Температуру воздуха показывает красная нитка: дежурный по первому этажу передвигает нитку на большом фанерном градуснике. Ещё можно узнать направление ветра, силу ветра в баллах и облачность: ясно, пасмурно или облачно.
Этим тоже занимается дежурный по первому этажу: передвигает стрелки на фанерных барометрах и на других приборах. Звонит куда-то по телефону, где про всё ему говорят.
Разве в детском саду что-нибудь подобное имеется?.
.
Если зеркало в раздевалке бывает долго занято старшими девочками, тогда сзади них начинают прыгать все классы.
Но появляется директор школы Серафима Павловна, и старшие девочки от зеркала убегают.
А то и нянечка тётя Клава скажет:
— Крапивой бы вас освежить…
Коля торопится на самый последний этаж. Там занимается его 1-й «А». И ещё на самом последнем этаже большой зал. В нём занимаются физкультурой, уроками пения, устраивают всякие вечера и встречи. А на перемене в нём бегает 1-й «А
В коридорах бегать и кричать нельзя, а в зале можно. Дежурные разрешают, и директор Серафима Павловна разрешает, и коллективные вожатые из 5-го «А» разрешают. Только надо вытащить из кармана самопишущую ручку и оставить в классе, чтобы не сломалась.
Во время перемены коллективные вожатые поднимаются к первоклассникам и следят за порядком.
Но они сами стараются на своём этаже бегать и кричать, когда им это удаётся.
Коля видел. И ещё валяются и борются в коридорах.
Занятия по физкультуре проводит Глеб Глебыч. Он играет на рояле, а ребята учатся делать вдох и выдох, доставать руками ноги. Если кто-нибудь не делает ни вдоха и ни выдоха, плохо достаёт руками ноги, Глеб Глебыч ударяет по басам рояля и кричит:
— Данилин! (И рояль — бум-бум!) Где твой выдох?
Серёжа Данилин учится вместе с Колей.
— Завитков! (И рояль — бум-бум!) Не кривляйся!
Боря Завитков тоже учится вместе с Колей. Они его приятели — Серёжа Данилин и Боря Завитков. В одной октябрятской звёздочке и в одном ряду в классе сидят.
Друг за другом. Подряд.
Боря Завитков мастер кривляться. Как начнёт на перемене показывать разных зверей и чудовищ— ребята и давай смеяться. А ещё Боря показывает, как Первыш носит портфель, — Боря приседает и делает вид, что тащит портфель по полу через весь коридор. А когда показывает, как Первыш сидит в классе за своим самым маленьким столом, он просто садится на пол.
Первыш обижался на Завиткова, и они валялись, дрались в зале и в коридоре и в классе один раз валялись, дрались.
Даже киселём облились. И свои самопишущие ручки едва не сломали, потому что не вытащили из карманов, и ручки валялись, дрались вместе с ними.
Борю и Первыша разняли и пристыдили.
Тётя Клава пристыдила, и вожатые из 5-го класса «А» пристыдили. Коллективные вожатые сказали: «И это друзья называются…» Грош цена! Возьмут и вызовут таких друзей к себе на заседание совета отряда и проработают.
А Серёжа Данилин сказал вожатым, что недавно они сами валялись и дрались.
Ревякин и Самохин. Вот кто! И ещё кусались.
Пятиклассники ничего на это не ответили, молча ушли. Серёжа сказал правду. Вопрос о Ревякине и Самохине прорабатывался их собственными коллективными вожатыми — 10-м классом «А». И после проработки этого вопроса в школьной стенгазете появился рисунок, как двое пятиклассников
валяются и кусают друг друга.
А Серафима Павловна написала им в дневники предупреждение за дисциплину. Красными чернилами и даже печать поставила. Круглую.
Серёжа хотя и сказал о Ревякине и Самохине, но только для того, чтобы заступиться за друзей. А вообще все в школе знали, кто такой Ревякин. Он плюётся жёваной промокашкой через бумажную трубку, скачет по партам, катается на перилах. С ним беседует и тётя Клава, и Серафима Павловна, и Глеб Глебыч на рояле беседует.
Но по-настоящему Ревякин побаивается только Костю Волгушина. Костя — ученик 10-го класса «А» и выделен специально для работы с Ревякиным.
Костя скромный, тихий человек. Но Ревякин его побаивается, потому что Костя умеет уничтожать Ревякина словами. И все затеи Ревякина сразу становятся очень глупыми после слов Кости, да и сам Ревякин получается тоже глупым. Ну прямо ослом!
Первыш видел, как Ревякин стал прямо ослом. И Боря видел, и Серёжа.
Боря даже показал осла, чтобы Ревякин на себя со стороны поглядел.
Костя Волгушин засмеялся, но потом погрозил пальцем, чтобы Боря прекратил показывать Ревя-кину осла. Сказал: и так ясно.
А Ревякин и не обиделся. Ревякин — добрый, это все тоже в школе знают.
Если кто-нибудь из первоклассников слишком разбегается на перемене, его ловят и щёлкают по затылку. Один раз поймали и щёлкнули Борю. Боря закричал: «Вот как вы с молодёжью обращаетесь!..»
Это он у пятиклассников научился так кричать, потому что их тоже ловят и щёлкают по затылкам десятиклассники.
Первыш, Серёжа и Боря — они не только сидят друг за другом, подряд, и в одной октябрятской звёздочке, но и в школу вместе ходят и из школы.
Туда и обратно сами.
Их не провожают и не встречают мамы и бабушки, потому что они из одного дома, а дом рядом со школой.
Из окна квартиры, где живёт Первыш, школа видна, а из окна квартиры, где живёт Серёжа, школа не видна. И из окна квартиры, где живёт Боря, тоже школа не видна.
Казалось бы, только в этом разница между друзьями. Но не только в этом. У Серёжи сестры нет, и у Бори сестры нет. А у Коли она есть.
Вот в чём главная разница!
Забыть про Свету невозможно. Света, она такая, сразу о себе напомнит. Возьмёт и отрежет пуговицы от рубашки, потому что они ей понравились. Украдёт учебник «Родная речь» и сидит разглядывает в учебнике картинки и буквы.
Если бы разглядывала как нормальный человек, а то страницы перелистывает языком, потому что руки у неё заняты конфетами, пластилином, цветными тряпочками или ничем не заняты, а просто она подложит их под себя и сидит на них. Или пристаёт к Первышу. Первыш уроки делает, а она пристаёт.
Нарочно.
Попробуй выдержи и не обрати внимания.
А тут недавно отгрызла у его линейки цифру ноль и ещё один сантиметр.
Ну как Ревякин или Самохин!
Коля начал на неё кричать, а Света под кровать спряталась.
Прибежала мама, спрашивает:
— Что случилось?
И Света из-под кровати:
— Что случилось?
Коля едва не задохнулся от наглости такой.
Мама спрашивает:
— Она что, тебя дразнит?
А Света обрадовалась:
— Что… Что…
Тогда мама, конечно, не Одержала и закричала на Свету:
— Немедленно прекрати чтокать!
А Первыш подумал: вот был бы здесь сейчас Костя Волгушин, он бы Светку словами уничтожил. Подумал да и решил сам уничтожить словами, закричал:
— Как дам по башке, так уедешь на горшке!
Света замолчала. Вроде бы уничтожил. Но и
мама чуть не уничтожилась от таких слов, она очень удивилась.
Вот.
И ещё у Серёжи и Бори нет не только сестры Светы, но и её подруги Алёнки.
Если Света чтокает, то Алёнка жужжит.
Ничего не поделаешь — терпеть надо. И Первыш терпит. Женщины! Голова от них разламывается. Что там словами уничтожать — лупить их надо! Каждый день! Это заявляет он, Первыш. Собственно Мухин Николай Николаевич.
У Бори и Серёжи нет не только сестры Светы, её подруги Алёнки, но ещё нет Юрика.
Юрик — это Светин и Алёнкин приятель. Совершенно маленький, поэтому находится весь под влиянием женщин. Он приходит вместе с Алёнкой, чтобы обменяться впечатлениями о детском саде. Хотя утром они все трое виделись в этом самом детском саду.
У Юрика растёт впереди зуб. Зуб покривился, а поэтому к зубу доктор приделал проволочку, чтобы зуб выпрямился. Когда выпрямится, проволочку доктор снимет. А пока Юрик ходит с проволочкой. Даже разговаривать пытается. С проволочкой. И ещё Юрик пьёт рыбий жир, и от него пахнет рыбой.
Соберутся все трое — Света, Юрик и Алёнка — и начинают обмениваться впечатлениями: Света чтокает, Алёнка жужжит, а Юрик шипит проволочкой и пахнет рыбой.
Мало тебе двух женщин, так ещё рыбу под нос суют! Хоть из дому беги!
У Первыша бывает спокойная жизнь только тогда, когда Света, Юрик и Алёнка в детском саду. К Первышу приходят его приятели — Боря и Серёжа. И они могут заняться какими-нибудь своими делами или тоже обменяться впечатлениями о школе: на кого Глеб Глебыч ударял по басам рояля, чья октябрятская звёздочке на чём сейчас едет или летит.
Это коллективные вожатые придумали.
Нарисовали на большом листе бумаги улитку, стрекозу, грузовик, самолёт и ракету. Карманчики сделали. И в эти карманчики вставляют вырезанные из картона номера звёздочек. Какая звёздочка по поведению и отметкам заслужила, на чём ехать или лететь.
Все хотят лететь на ракете и на самолёте. И вовсе никому неохота плестись на улитке.
2Коля очень хорошо помнит, с чего началась его жизнь мыслящего человека. Помнит первую встречу с Валентином Васильевичем.
Как обычно, Коля пришёл в школу, разделся и попрыгал у зеркала — причесался. Как обычно, появилась Серафима Павловна и старшие девочки убежали от зеркала. Как обычно, фанерный градусник показывал температуру воздуха, а фанерные барометры и другие приборы показывали облачность, силу и направление ветра.
Зазвонил предварительный звонок, и Коля поднялся на самый верхний этаж.
Классная руководительница Тамара Григорьевна скомандовала ребятам построиться по звёздочкам.
Ребята построились и вошли в класс. Вначале вошли звёздочки, которые летят на ракете и на самолёте, а потом все остальные — грузовик, стрекоза и улитка. Сели по своим местам.
Коля впереди всех — за свой маленький стол.
Раздался основной звонок к началу занятий. Он продолжительный. Тамара Григорьевна отметила в классном журнале, кто присутствует на уроках, а кто заболел. Потом, как обычно, сказала:
— Послушаем тишину.
Ребята перестали двигать ящиками столов, ронять карандаши, вертеться и разговаривать.
Начали слушать тишину. И когда весь класс и Тамара Григорьевна слушали тишину, дверь отворилась и вошёл незнакомый человек.
Тамара Григорьевна сказала:
— К нам пришли. Это Валентин Васильевич. Он будет писать для вас новый учебник.
Ребята встали.
Валентин Васильевич кивнул, улыбнулся и показал рукой — садитесь. Быстро прошёл в конец класса и сел за свободный стол.
Валентин Васильевич большой, а стол небольшой и стул небольшой.
Но Валентин Васильевич так ловко сел, что и не скажешь, что ему неудобно сидеть на таком стуле и за таким столом.
Тамара Григорьевна сказала:
— Ребята, с сегодняшнего дня мы начнём заниматься математикой.
Взяла мел и провела на доске черту.
— Эту прямую линию мы назовём числовой осью. Начало оси обозначим нолём. Всё равно как на ваших линейках. У всех есть на линейках ноль?
— У всех! — ответили ребята.
И Коля тоже ответил, что у всех есть. Не мог же он сказать, что Света на его линейке отгрызла ноль и ещё один сантиметр.
— Ваши линейки имеют готовые деления, и эти деления заканчиваются каким-то определённым числом. Скажем, числом тридцать. Линейка длиной в тридцать сантиметров. А моя числовая ось никаких ещё делений не имеет и ничем не заканчивается. Она может быть длиной и в тридцать сантиметров и в тридцать километров. У неё нет конца. И я могу на ней обозначить и сантиметры и километры. На этой оси живут числа.
Самые разные числа.
Вдруг встал Валентин Васильевич и сказал!
— Тамара Григорьевна, а что, если попробовать объяснить так… — и быстро пошёл к доске.
Тамара Григорьевна протянула Валентину Васильевичу кусок мела.
— Я буду чертить не на доске, а на полу, и пусть ребята подойдут ко мне и выстроятся вдоль стены.
— Внимание! — сказала Тамара Григорьевна. — Встали с мест и тихонько подошли все к стене.
Ребята встали со своих мест и тихонько подошли к стене.
— По росту строиться? — спросил Коля.
По росту велит строиться Глеб Глебыч. И тогда Коля стоит всегда последним.
— Кто где хочет, — сказал Валентин Васильевич. — Только чтобы каждый видел, что я буду делать. — И Валентин Васильевич начертил мелом на полу прямую линию. У начала линии написал цифру «ноль».
— Это числовая ось, ребята. Я стою там, где она начинается. — И Валёнтин Васильевич встал там, где ноль. — Тамара Григорьевна вам уже сказала, что на числовой оси я могу отметить и сантиметры и километры.
Что захочу, то и буду отмечать. А я решил отмерять шаги, наши обыкновенные шаги.
Валентин Васильевич быстро пошёл по числовой оси и там, где она у него кончалась, наклонился и начал рисовать её дальше.
Нарисовал до самых дверей.
— Она бесконечна. Значит, могу рисовать и дальше по коридору. — И Валентин Васильевич открыл дверь в коридор. — Моту и ещё дальше — в зал. Могу и ещё дальше, и ещё — по коридорам, по лестницам. — И Валентин Васильевич закрыл дверь. — Могу, ребята?
Ребята согласились — да, конечно, можете.
— Чтобы на это не терять попусту время, я поставлю на числовой оси условный знак. Есть такой условный знак, который обозначает бесконечность. Он сразу обозначает и коридор, и зал, и лестницы. — И Валентин Васильевич нарисовал в конце оси знак, похожий на две петельки, соединённые вместе (?).
— Видите, числовая ось может быть любой длины, — сказала Тамара Григорьевна. — И такая, как на полу, и такая, как на доске.
Важно, чтобы стоял условный знак бесконечности.
— Да, — сказал Валентин Васильевич, потирая ладонью подбородок. Он смотрел на свою числовую ось на полу, и она ему, очевидно, нравилась. — Что такое числа, вы, ребята, знаете. Что такое буквы, тоже знаете.
— Знаем, — ответили ребята.
— Сейчас нам понадобятся и буквы и числа вместе, — сказал Валентин Васильевич. — Вот что такое математика. Тамара Григорьевна, напишите, пожалуйста, для нас какую-нибудь задачу с буквами и числами вместе.
Тамара Григорьевна сказала:
— Вот буква «А», ребята. — И она написала на доске букву «А». — Но я могу сказать, что это не просто буква «А», это ещё число, число «А». Оно может равняться и единице, и двум, и трём, и любому другому числу — десяти, двадцати, тридцати. Но мы договоримся, что это число «А» равняется пяти.
— Например, пяти шагам ученика, — сказал Валентин Васильевич. — Чья фамилия на букву «А»? Есть в классе такой ученик?
— Я в классе такой ученик, — сказал Амосов.
— Прекрасно! Давай вместе с тобой найдём число «А».
Амосов стал рядом с Валентином Васильевичем, и они пошли вдоль числовой оси.
— Считай вслух шаги, — сказала Тамара Григорьевна.
Амосов отсчитал вслух пять шагов и остановился. Валентин Васильевич остановился вместе с ним.
— Ну вот, — сказал он. — Мы нашли число «А»,
которое равно пяти шагам. Стой на месте и не двигайся, ты число «А». — К Валентин Васильевич сделал на полу поперёк чёрточку и крупно написал: «Число «А». — Теперь ещё найдём число, которое, к примеру, равнялось бы восьми шагам.
— Число на букву «Д», — быстро сказал Серёжа.
— Вое ясно. Иди отсчитывай.
И Серёжа Данилин прошёл от ноля восемь шагов и остановился.
Валентин Васильевич сказал:
— Мы получили число «Д». — И на полу крупно написал: «Число «Д». — А как вы думаете, ребята, число «Д» больше числа «А»?
Ребята закричали:
— Больше!
И только Новиков Тема молчал: в чём-то сомневался, тихо шевелил губами и сомневался.
— Мы это запишем. Есть такой знак. Вот он. — И Валентин Васильевич нарисовал острый уголок вроде стрелочки. От числа «Д» в сторону числа «А» (Д>А).
Первыш закричал:
— Давайте ещё число найдём! Про меня!
— А как твоя фамилия?
Не успел Коля ответить, что его фамилия Мухин, как все уже закричали, что его зовут Первыш!
— Тамара Григорьевна, составьте, пожалуйста, нам условие для числа «П».
Тамара Григорьевна сказала:
— Число «П» равняется двадцати трём.
Коля подбежал к нолю. Начал отсчитывать шаги. Подошёл к Амосову:
— Пусти.
— Я должен здесь стоять.
И тут они схватились — число «П» и число «А».
Тамара Григорьевна постучала рукой о стол и сказала:
— Удивляюсь: свалка, драка! Это не мои ученики!
И Валентин Васильевич сказал:
— Рукопашную отставить!
А Серёжа показывает Первышу, шепчет, чтобы Первыш встал на четвереньки и пролез у Амосова «сквозь ноги» — это значит между ног.
И не успели Тамара Григорьевна и Валентин Васильевич ещё что-нибудь сказать про драку или свалку, как число «П» встало на четвереньки и ловко пролезло «сквозь ноги» числа «А» и отправилось дальше по числовой оси.
Отсчитало ещё шаги и пролезло быстренько сквозь ноги Серёжи.
И пока Валентин Васильевич смеялся, и Тамара Григорьевна смеялась, число «П» чуть не ушагало из класса.
Но тут классная дверь открылась, и все увидели, что в дверях стоит тётя Клава с киселём и стоят коллективные вожатые с корзинами, в которых пустые стаканы и свежие булочки.
Оказывается, был звонок.
Тётя Клава глянула на пол.
Класс — это учреждение, но что происходило в этом учреждении, понять было трудно.
Валентин Васильевич спрятался за Тамару Григорьевну: он, конечно, испугался.
Первыш начал отряхивать колени, потому что тётя Клава поглядела на его колени.
Так для Первыша и его друзей началась жизнь мыслящего человека.
Сегодня Коля, Боря и Серёжа решили построить совершенно необыкновенную машину — «планетоход».
Светы и её приятелей Алёнки и Юрика дома не было. И папы дома не было — он работал на заводе. И мамы тоже не было — прилетела арабская делегация и мама должна переводить с арабского языка на русский язык всё то, что эта делегация будет говорить.
Лично Первыш по-арабски ничего не понимает, но любит разглядывать арабские книги и газеты. Они напечатаны очень занятными буквами, даже не буквами, а петельками — знаками бесконечности. Да ещё справа налево.
Наоборот напечатаны.
Планетоход построили из стульев и диванных подушек. Затянули прозрачной клеёнкой, сбоку укрепили бамбуковую удочку: это радиоантенна. Можно начинать путешествовать по Луне и другим планетам. Большим и маленьким. Всяким.
Ребята залезли в планетоход, в прозрачную кабину из клеёнки. Вся экспедиция.
Коля сел на стул — он будет водителем. И Серёжа сел на стул — он будет вроде штурмана показывать путь, и ещё он будет радистом — вести радиосвязь с Землёй через бамбуковую удочку.
А Боря сел впереди на диванную подушку — он будет мотором. Боря умеет по-всякому выть. А планетоход должен выть мотором.
И Боря завыл мотором.
Коля начал двигать руками и ногами — управлять. Серёжа начал оглядывать местность — ведь это не что-нибудь, а Луна! Серёжа уселся даже на спинку стула. Правда, для этого пришлось приподнять головой клеёнку. Но Луна была видна вся абсолютно.
Жёлтая и со всех сторон круглая. «Шар» называется. Как бы не упасть с неё.
Да!
Очень возможно. Зазеваешься — и упадёшь. В школе один чуть не упал с лестницы, хотя там и перила, и дежурные на всех этажах, и Серафима Павловна. Потому что Земля тоже круглая. В пятом классе сочинение писали на эту тему: «Земля— шар». Самохин писал, и Ревякин писал.
И они доказали, что Земля имеет круглую форму шара. Из какого места уехал, в то место и приехал.
Боря воет мотором. Коля двигает руками и ногами— управляет. Серёжа оглядывает Луну.
Планетоход едет вперёд.
На Луне тоже можно так — из какого места уехал, в то место и приехал: круглая форма шара!..
Если Боря уставал выть мотором и останавливался, отдыхал — планетоход тоже останавливался, отдыхал.
Когда с работы вернулся Колин отец, он оценил планетоход — достижение инженерной мысли.
Послушал, как Боря воет мотором, то есть проверил планетоход в действии, и сказал, что имеются дополнения к конструкции.
Во-первых, надо создать освещение. Для этого можно использовать маленькую настольную лампу.
Во-вторых, надо усилить двигатель. Хотя Боря и завывает на много лошадиных сил, но лучше использовать кухонную машину как современный реактивный двигатель. И попутно машина будет производить полезную работу — чистить на ужин картошку.
Ребята согласились на дополнения. Даже Боря согласился. Он мог бы постараться завывать и реактивным двигателем, но зачем, если имеется кухонная машина и картошка.
Колин отец принёс машину из кухни и установил сзади последнего стула. Насыпал в неё картошку. А Коля принёс из спальни маленькую лампу.
Верхний свет в комнате выключили. Получилось очень здорово: внутри планетохода горела лампочка и прозрачная клеёнка таинственно мерцала.
Ребята снова залезли под клеёнку. Боря теперь не был мотором, а был членом экспедиции. Перебрался на стул рядом с Колей.
Он будет вторым, сменным водителем.
А Серёжа снова сел на спинку стула, чтобы оглядывать местность и вести радиосвязь с Землёй через бамбуковую удочку.
Папа пожелал членам экспедиции успешного исследования Луны.
Новый двигатель заработал на полную мощь. Он завыл гораздо сильнее, чем Боря. Это был очень мощный двигатель, и он здорово чистил картошку.
Экспедиция отправилась в путь. Приборы работали нормально. Только было жарко под клеёнкой, и вся экспедиция немного вспотела.
Серёжа крикнул:
— А что, если мясорубку принести? У нас есть электрическая!.
.
— А у нас полотёр! — закричал Боря. — Тоже электрический!
Папа заколебался: полотёр и мясорубка — это, пожалуй, чересчур.
Боря, Серёжа и Коля были полны энтузиазма, но с аэродрома из Внукова вернулась мама и ещё привела Свету из детского сада.
Теперь не могла идти речь не то чтобы о мясорубке и полотёре, а даже о кухонной машине, которая чистит картошку не на кухне, а в комнате. Света тут же начала говорить:
— Что за клеёнка!..
— Что за стулья!..
— Что за лампочка внутри!..
И полезла в планетоход.
Ну эта Светка!..
Жизнь нормальная кончилась.
Всё кончилось. Ребята спустились с Луны на Землю.
4Однажды Тамара Григорьевна сказала:
— Проведём классное собрание! Выберем должностных лиц!
Многие начали между собой разговаривать, нервничать: хотели быть должностными лицами.
Петя Амосов закричал — он будет самым главным лицом, потому что у него самый настоящий в классе портфель: с двумя замками.
Боря в ответ ему закричал, что, может быть, у него и самый настоящий в классе портфель, но сам Петя недавно только научился открывать его и закрывать. Так что пусть помолчит в тряпочку со своим портфелем!
Тамара Григорьевна удивилась: это ещё что за 24 выражение — тряпочка!.. Впредь чтобы не слышала. Понятно?
Боря кивнул: понятно.
Тема Новиков вздохнул негромко и сказал, что сегодня Пете Амосову помогла открыть портфель Тамара Григорьевна. И ещё Тёма сказал, что из портфеля упал карандаш, а карандаши падать не должны, потому что они бьются, как тарелки. Внутри бьются.
Тёма опять вздохнул негромко и ещё сказал, что ручки ломаются снаружи, а карандаши внутри. С ними тоже нельзя бегать по коридору. Если только привязывать верёвочкой. Карандаш стоит пять копеек, а спички — одну копейку. А в магазине он видел — земля продаётся в кульках.
Этот Новиков как начнёт говорить — его не остановишь. И ещё в руках держит шапку.
Тамара Григорьевна сказала:
— Убери шапку.
— Я её вчера потерял. В классе оставил.
— Сегодня не потеряешь. Мы тебе напомним. Тёма шевельнул губами, посомневался и убрал
шапку в ящик стола.
Тогда Первыш не выдержал и сказал:
— Надо и к шапке привязать верёвку. Ребята засмеялись. Они ведь знали, что у Тё-
мы кошелёк, в котором он носит деньги, чтобы платить за кисели, был привязан к карману верёвочкой.
— А у меня кошелёк не привязан, — громко сказала Лиля Зорина.
Есть в классе такая Лиля Зорина. Она знаменита тем, что у неё на голове три банта: два маленьких в косах, а один большой посредине головы. Женщина! Никакого чувства меры.
Лиля достала из кармана свой кошелёк и всем его показала.
— Подумаешь! — закричал Серёжа. — И у меня не привязан!
Тут многие начали кричать про кошельки, которые не привязаны, и про Тему, который может и карандаши привязать, и шапку, и самопишущую ручку, и тетради, и книги.
Это ребята начали уже придумывать. Даже про собрание забыли и про должностных лиц.
Тамара Григорьевна подняла высоко руки, похлопала в ладони:
— Рты закрыть! Все глаза на меня!
Ребята вспомнили про собрание, успокоились. Закрыли рты.
— Выберем санитаров. В каждом ряду одного санитара.
Боря не выдержал, открыл рот и крикнул:
— Галю в санитары!
— Хорошо, — согласилась Тамара Григорьевна. — Выберем Галю.
— Борю в санитары! — крикнула в ответ Галя. Наверное, из чувства признательности.
Боря этого не ожидал. Он не хотел быть санитаром.
— Хорошо. Борю тоже выберем.
— Не буду я, — заупрямился Боря. — Не хочу шею с ушами проверять.
— А что же ты хочешь делать? — спросила Тамара Григорьевна.
— Следить за порядком в коридоре.
Ребята сразу поняли — он хочет всех по затылку щёлкать.
— Я буду шею с ушами проверять, — вдруг заявил Тёма.
В руках он опять держал шапку.
— Хочу тетради собирать! — закричал Серёжа и вскочил из-за стола, чтобы всем было его слышно и видно.
— Сядь и успокойся, — сказала Серёже Тамара Григорьевна.
— А я письмо получил из милиции, — вздохнул негромко Тёма.
— Какое письмо? — удивилась Тамара Григорьевна.
— Из милиции, — повторил Тёма. — Меня поздравили, что я стал учеником, и велели правильно переходить улицы.
— И я получила письмо из милиции! — крикнула Лиля с тремя бантами. — Оно у меня дома лежит.
— Тамара Григорьевна, — сказала Галя, — Новиков опять шапку из ящика достал.
Галя чувствовала себя уже санитаром и следила за порядком.
Тёма быстро спрятал шапку.
— А кто мне объяснит, — сказала Тамара Григорьевна, — для чего нужны в городе светофоры?
— Для автомобилей и пешеходов, — объяснил Серёжа.
— Чтобы автомобили не перекувыркивались, — добавила Зорина Лиля.
— Зачем же сразу перекувыркиваться, — улыбнулась Тамара Григорьевна. — Внимание! Встали с мест и тихонько подошли к окну.
Ребята встали и подошли к окну. Из окна был виден школьный двор и часть улицы.
Тамара Григорьевна показала на улицу:
— Вот светофор. Все видят, где светофор?
— Да! Все! — закричали ребята.
Первыш тоже закричал: шт
— Да! Все!
Хотя он не видел. Первыш и без того маленький, а тут перед ним оказалась ещё Лиля со своими тремя бантами. И один бант — самый большой — всё загородил.
Что из-за него увидишь, какой там светофор!..
Тогда Первыш потянул за конец ленты, и бант развязался. Тихо так развязался, Лиля даже не заметила.
И Первыш увидел улицу и светофор.
— Серёжа правильно сказал, что светофоры, нужны в городе для автомобилей и пешеходов. Переходить улицу разрешается только на зелёный свет и там, где есть белые квадратики или кружочки.
Кнопки. Видите. Знать правила уличного движения — это значит правильно ходить и ездить по городу. И следят за этим милиционеры. Следят и помогают людям и автомобилям. Поэтому милиция и посылает ребятам письма, чтобы они учили правила уличного движения, умели правильно ходить по городу, правильно ходить в школу.
Первышу светофор не нужен: он рядом живёт со школой. И Воре не нужен. И Серёже не нужен. А Тёме Новикову светофор нужен. Он по светофору в школу ходит.
Может быть, поэтому милиция ему письмо и прислала?
И Лиле тоже поэтому прислала?
Ей тоже светофор нужен. И даже не один. У неё вообще всегда всего много: байтов, карандашей в портфеле, тетрадей и теперь ещё светофоров.
Когда Лиля что-нибудь ищет в портфеле, то никогда сразу найти не может.
Тамара Григорьевна даже записку к Лиле домой отправляла, чтобы дома Лилин портфель разгрузили.
Портфель разгрузили, а Лиля опять его нагрузила.
И куклу ещё таскает, в портфеле прячет.
Ребята видели. И Тамара Григорьевна видела, но делает вид, что не видела.
Тамара Григорьевна всегда всё видит. И сейчас она увидела, что у Лили бант развязан. И она завязала ей бант. А тогда Первыш перестал видеть улицу.
Но уже не надо было видеть улицу, потому что Тамара Григорьевна сказала, чтобы все сели по местам.
Будут продолжать классное собрание — выбирать должностных лиц.
5Тётя Клава иногда запирает двери школы на ключ. После звонка на первый урок. Делает это для того, чтобы спокойно помыть полы в раздевалке и вестибюле.
Раз в неделю так получалось, что у первых и пятых классов занятия начинались на час позже. Поэтому те ребята, которые приходили ко второму уроку, приносили с собой клюшки и шайбу: можно, пока тётя Клава не открыла двери школы, поиграть в хоккей.
Играли, конечно, без коньков, «на простых ботинках». А случалось — и без резиновой шайбы. Сосулькой играли! Разобьётся одна сосулька — заменяли другой.
Тётя Клава хоккей уважала.
Первыш, Боря и Серёжа всегда смотрели, как играют в шайбу их коллективные вожатые.
Первыш, как только видел из окна квартиры, что уже играют, звонил по телефону Боре и Серёже. И они быстро надевали пальто, шапки, хватали портфели и бежали в школьный двор.
В 5-м «А» во время игры громче всех кричали Самохин и Ревякин, потому что Самохин был капитаном одной команды, Ревякин — другой.
Самохин был капитаном команды «Космонавтов», а Ревякин — капитаном команды «Чёрных бомбовозов».
Названия команд — это не навсегда: кто проигрывал, становился «Чёрным бомбовозом», а кто выигрывал, становился командой «Космонавтов».
Первоклассники сидели на крыльце школы. Они шумели и совсем не слушали тишину.
Если приходил Валентин Васильевич, он тоже
садился на крыльцо школы и тоже смеялся, шумел и совсем не слушал тишину.
А про коллективных вожатых и говорить нечего: какая тут тишина, на хоккейном поле!
Если приходил Глеб Глебыч или кто-нибудь из 10-го «А» с производственной практики, то игра принимала вполне приличный вид: Глеб Глебыч и старшеклассники начинали игру судить и допускали силовую борьбу в рамках правил.
Самохин всячески подбадривал свою команду, чтобы за командой сохранилось звание «космонавтов». Он не только кричал или в ужасе хватался за голову, но и действовал личным примером: наращивал высокий темп игры. Такой высокий, что «простые ботинки» не выдерживали и Самохин падал.
Сосульки под клюшками разбивались вдребезги одна за другой. А темп всё нарастал и нарастал.
Но тут раздавался предварительный звонок к началу второго урока.
Тётя Клава отпирала двери школы.
Ребята прекращали играть, шли в раздевалку, вешали пальто и шапки. Победители шли весёлыми. Кто проигрывал, шёл грустным.
В определённом углу, который выделила тётя Клава, ребята складывали клюшки. Но это не значит, что игра на сегодня прекратилась.
Вовсе нет!
После уроков игра возобновлялась, и с ещё большей страстью: не было ограничения во времени.
Первыш оставался поглядеть. Он даже видел, как однажды пришла бабушка Ревякина и стала его уговаривать, чтобы шёл домой.
А Ревякин всё бегал и бегал. Он тоже наращивал темп, потому что его команде в третий раз грозила опасность остаться в «Чёрных бомбовозах».
Тогда бабушка смело вошла на хоккейное поле, поймала Ревякина за воротник пальто. Ревякин попытался вырваться от бабушки. Но бабушка ока-рвалась сильной, просто на редкость сильной: она отняла клюшку и потащила Ревякина домой. И не просто потащила, а по пути колотила его клюшкой пониже хлястика пальто. Ревякин от стыда опустил голову. Ведь он слыл. в школе человеком отчаянным.
Первыш очень тогда его пожалел. Догнал и сунул в руку портфель, потому что портфель Ревякина остался лежать на крыльце школы. Ревякин благодарно кивнул Первышу. А бабушка взглянула так строго на Первыша, что Первыш решил особенно не задерживаться около Ревякина. У Первыша тоже есть хлястик. А бабушка, У чего доброго, вздумает наращивать темп…
С тех пор в школе стало известно, что Ревякин боится не только своего персонального вожатого Костю Волгушина, но и собственную бабушку.
И Ревякин из-за собственной бабушки опять чуть не покусался с Самохиным и не получил предупреждение за дисциплину и печать. Круглую.
* * *
Тамара Григорьевна и Валентин Васильевич проводили занятия по черчению, и не просто по черчению, а по конструированию.
Ребята должны были начертить в тетрадях развёртку кубика, чтобы потом по этой развёртке, как по чертежу, склеить кубики из цветной бумаги. Кубиков получится много их весь класс будет клеить.
А когда, кубики будут готовы, из них можно будет сложить, сконструировать всё, что угодно, — ракету, самолёт, корабль на подводных крыльях.
Тамара Григорьевна сказала:
— Взять ручки.
Ребята взяли.
— Поднять и показать мне. Кто как держит.
Ребята подняли и показали.
Тамара Григорьевна спросила у Коли, не «арабская» ли у него сегодня ручка?
Первыш смутился и сказал:
— Нет.
Однажды Первыш потихоньку от мамы взял в школу её «арабскую» ручку.
Первыш знал, что писать этой ручкой что-нибудь привычное слева направо нельзя — корябает бумагу, потому что привыкла писать наоборот, справа налево.
Но Первыш решил всё-таки попробовать и, главное, похвастался перед ребятами, какая она красивая и совсем целая.
Первыш хотел провести в тетради числовую ось и написать всё про число «икс», но «арабская» ручка так закорябала пером по бумаге, что писать и чертить было невозможно.
Первыш подумал-подумал да и начал потихоньку чертить и писать наоборот. Справа налево. По-арабски.
К нему подошла Тамара Григорьевна:
— Что ты делаешь?
— Я… пишу, — смутился Коля.
— Как ты пишешь?
— Он по-арабски пишет, — сказал Боря. — Он мамину ручку в школу принёс.
Сам Боря недавно открыл тетрадь вверх ногами и начал писать диктант. И только потом увидел, что перепутал всё на свете.
Так и написан у него в тетради диктант вверх ногами.
Это что, не по-арабски?
— А вот если я тебе, — сказала Коле Тамара Григорьевна, — твоей же арабской ручкой поставлю тоже арабскую цифру «два»?..
Валентин Васильевич начал смеяться, и тогда все в классе засмеялись.
Вот почему Тамара Григорьевна спросила сего-:я у Первыша, какую ручку он принёс.
— Очень хорошо, — сказала Тамара Григорьевна. — Тетради кладём наискосок. Колпачок ручки должен быть направлен куда, Данилин? Я тебя
Спрашиваю, Серёжа Данилин!
Серёжа не слушал Тамару Григорьевну: он пытался рассказать Лиле Зориной, как они с Борей Первышом построили планетоход.
— Встань, Данилин. Серёжа встал.
— Прекрати разговаривать и застегни куртку на все пуговицы.
Серёжа кивнул и быстро сел. Застегнуть куртку на все пуговицы он не мог, потому что в тот вечер, когда построили планетоход, Света отрезала у него от куртки пуговицу.
— Лиля, скажи ты: куда должен быть направлен колпачок ручки?
Лиля объяснила, что колпачок ручки должен быть направлен в плечо.
— Верно, Лиля.
Тут Петя Амосов встал и заявил, что у него кончились в ручке чернила.
— Иди и набери.
Петя подошёл к шкафу, в котором хранились бутылки с клеем, цветная бумага, ножницы, перочистки и много других необходимых для первоклассников вещей, достал пузырёк с чернилами и окунул в него ручку.
Валентин Васильевич взял мел и начал чертить на доске развёртку кубика. Отметил размеры, линии сгиба. Проставил масштаб.
Ребята должны уметь разбираться в технических данных кубика. Должны видеть и понимать его в пространстве; хотя кубик сейчас плоский, он развёрнут на доске.
Однажды во время урока Валентин Васильевич пригласил класс обойти школу и всё, что попадётся по пути, развернуть: ящики, скамейки, полки с книгами, вёдра, пианино, и даже фикус в кадушке, и диван в кабинете у Серафимы Павловны.
В уме каждый развернул, а потом снова свернул. Конструировал.
Валентин Васильевич, как всегда, в обыкновенном показывал необыкновенное.
Тамара Григорьевна сказала:
— Отступим в тетради клеточку вниз и напишем число и месяц. Завитков, какое сегодня число?
— Девятое февраля.
— День какой? Тёма Новиков!
Тёма Новиков шевельнул губами, подумал и не сразу ответил:
— Среда.
И потом Тёма начал про всякое говорить.
Тамара Григорьевна послушала-послушала и не выдержала:
— Мы потеряли из-за тебя две драгоценные минуты. За это время на заводе сделали двенадцать велосипедов.
Тёма, как услышал про велосипеды, совсем обрадовался и хотел рассказать про свой велосипед. Но Тамара Григорьевна строго сказала:
— Новиков, замолчи.
Ребята отступили в тетрадях клеточку вниз и начали писать число и месяц.
В классе светило яркое зимнее солнце, и на потолке задвигались от металлических колпачков солнечные зайчики; они тоже отступили клеточку вниз и начали писать число и месяц.
Петя кончил набирать в ручку чернила и пошёл на своё место.
Тут ребята как засмеются! Ну нельзя было удержаться от смеха: Петя весь был в кляксах. На себе клякс не видно, а на других видно. Поэтому и смешно.
Даже про улитку все забыли.
Серёжа громче всех смеялся:
— Ха-ха-ха!
Боря начал показывать, как смеётся Серёжа. И начал не просто смеяться, а прямо кричать:
— Хи-хи-хи!.. Хо-хо-хо!..
И Первыш смеялся. Потом вдруг заметил, что на его ботинке появилась клякса и на столе появилась клякса. Он смеялся над Петей и размахивал от смеха ручкой.
Вот так и бывает — смеёшься над чужими кляксами и обзаводишься собственными.
Петя не дошёл до своего места: Тамара Григорьевна отправила его умываться.
— Пока ждали Амосова, Серёжа опять начал рассказывать Лиле о планетоходе.
Валентин Васильевич продолжал чертить на доске развёртку кубика и вроде бы ничего не слышал про кляксы. Но он всё слышал и смеялся, потому что смеялась его спина, и это было видно.
Просто Валентин Васильевич боялся повернуться. Он боялся Тамары Григорьевны так же, как боялся и тёти Клавы.
Когда спина Валентина Васильевича перестала смеяться, он повернулся и сказал:
— Планетоход — это новая машина, над которой работают инженеры.
Серёжа сказал:
— А мы его уже построили.
Тамара Григорьевна покачала головой:
— Данилин, ты опять разговариваешь и мешаешь Валентину Васильевичу.
— Нет-нет, Тамара Григорьевна, это интересно. Значит, построили. А из чего вы его построили?
И Серёжа рассказал, из чего они с Колей и Борей построили планетоход. И как они потом ездили на планетоходе вдоль и поперёк Луны. И что в кабине у них горел свет и была радиоантенна. И что двигатели можно сделать совсем очень мощными, если взять ещё мясорубку и полотёр.
Ребята внимательно слушали Серёжу. Рассказ о планетоходе им понравился. И Валентину Васильевичу рассказ понравился. И Тамаре Григорьевне понравился.
Пришёл умытый Петя. Он тяжело дышал, и ребята знали, почему он тяжело дышит: хотя Петя и самый высокий человек в классе, но и ему приходится везде подпрыгивать. И в умывальной комнате тоже, когда достаёшь полотенце.
Потом опять все стали говорить о планетоходе.
Галя предложила построить планетоход из кубиков, которые они склеивают из цветной бумаги.
Валентин Васильевич согласился, что это вполне возможно.
А Тамара Григорьевна ещё сказала, что она попросит коллективных вожатых, чтобы они планетоход, который ребята построят из кубиков, нарисовали на том листе бумаги, где нарисованы ракета, улитка, стрекоза, грузовик, самолёт и ракета. И на планетоходе будут отправляться в путешествие лучшие октябрятские звёздочки.
А пока что надо было начертить в тетрадях развёртку кубика.
Валентин Васильевич взял мел и приступил к работе на доске. Ребята взяли ручки и приступили к работе в тетрадях.
На потолке задвигались солнечные зайчики; они тоже начали чертить кубики для постройки планетохода.
По школьному радио объявили, что в конце месяца среди юных конькобежцев будут проведены соревнования по бегу на коньках на звание чемпиона Олимпийской Снежинки. Чемпионы получат зачётные книжки спортсменов и значки «Олимпийская Снежинка».
Вся школа заволновалась: обсуждала условия соревнований и кто из конькобежцев претендент на Олимпийскую Снежинку.
На уроках физкультуры Глеб Глебыч почти не стучал по басам рояля: все старательно занимались. Тем более, что Глеб Глебыч проводил специальную зарядку, в которую входили упражнения для разминки спортсмена-конькобежца.
Ревякин теперь не плевался жёваной промокашкой, не скакал по партам, не катался на перилах, а только бегал по коридорам, как конькобежец: руки заложит за спину и бежит головой вперёд.
Костя Волгушин однажды поймал его, когда он бежал так головой вперёд, и сказал, чтобы Ревякин прекратил подобную тренировку, потому что он может что-нибудь опрокинуть или принести другой ущерб школе.
Ревякин перестал бегать головой вперёд, а потом опять начал. Бегает по коридорам и бегает на каждой перемене. И правда, головой чуть не врезался в фанерный барометр и не причинил ущерб школе. Всё-таки на этот раз Косте не удалось уничтожить Ревякина словами.
Тогда Костя сказал, что возьмёт Ревякина на большой настоящий каток и будет его по-настоящему тренировать.
Ревякин обрадовался и перестал бегать головой вперёд. Он теперь ходил по школе как нормальный человек. И ходил этот нормальный человек не один, а повсюду с Костей.
А потом повсюду с Костей начал ходить и Самохин, потому что Ревякин рассказал Самохину про тренировки.
Никто и не думал раньше, что Костя так много знает про тренировку конькобежцев: Костя Волгушин был ведь очень скромным и никогда ничего не говорил про себя такого выдающегося.
Постепенно весь 10-й класс «А» начал заниматься с пятым классом. Вместе ходили после уроков на каток.
А пятиклассники решили брать с собой октябрят.
Тут заволновался Первыш: он самый маленький и вдруг его-то именно и не возьмут на каток, отправят домой.
А дома что?
Дома — Света, Алёнка, Юрик. В детском саду санитарный день, и детский сад закрыт. Значит, вся компания в полном сборе сидит и жужжит, чтокает и шипит проволочкой. А Юрик ещё пахнет рыбой.
Совсем недавно Свету опять пришлось уничтожить словами: она опять перелистывала языком «Родную речь». А язык был очень клейким — наверное, от конфет, — и в школе Первыш еле-еле расклеил страницы «Родной речи».
Когда Первыш заволновался, что он самый маленький и что его могут не взять на каток, Ревякин сказал:
— Ты мой друг, и ты пойдёшь обязательно.
Дружба Первыша и Ревякина началась с тех пор, когда Первыш догнал Ревякина и сунул в руку портфель.
И ещё он не смеялся, что бабушка колотила Ревякина клюшкой ниже хлястика пальто. И тогда не смеялся, и потом, в школе.
Ревякин всё это запомнил.
Планетоход придумали Коля, Боря и Серёжа.
Так?
Так.
Планетоход потом построили в классе из кубиков. Ничего получился. Можно сказать, здорово получился. А потом коллективные вожатые нарисовали его на листе бумаги впереди ракеты. Тоже ничего получился. Можно сказать, здорово получился. Карманчик сделали.
Всё очень красиво.
А в первое путешествие на этом планетоходе поехала звёздочка, в которой совсем не Первыш.
Да.
Совсем другая звёздочка поехала.
От обиды не только мотором с лошадиными силами завоешь, а и просто тихо заплачешь. По-настоящему. Нервы могут не выдержать, сдать могут нервы.
А случилось вот что. Коллективные вожатые объявили «санитарную перемену».
Это значит, что все ребята должны умыться от клякс и резинками стереть кляксы со своих пластиковых столов.
Кляксы — вещь бесконечная. Утром санитары проверят по рядам шею с ушами и кляксы, конечно.
Всё в порядке: ребята чистые, опрятные. И столы тоже чистые, опрятные.
А потом начинаются уроки и начинаются кляксы. А если кляксы начинаются, то под знаком бесконечности. Это уж точно.
Валентин Васильевич может подтвердить. Он в этом убедился.
Убеждался, убеждался и убедился до конца. Он так сказал.
Что только ни делала на его глазах Тамара Григорьевна: посылала ребят умываться во время уроков, сама заправляла чернилами ручки, промокательную бумагу выдавала в неограниченном количестве, — ничего не помогает!
Кляксы бесконечны, как числовая ось, которая уходит из класса в коридор, в зал и по лестницам вниз, на улицу.
Наступила «санитарная перемена», и ребята взялись за себя и за свои пластиковые столы. Бегали, суетились, подпрыгивали — доставали в умывальной комнате полотенце. И, уж конечно, столы тоже были почищены резинками до полного блеска.
Вот что значит химия: от других столов кляксы ни за что бы не оттёрлись, а от пластиковых оттираются.
Тётя Клава поглядела на умытых ребят, на чистые пластиковые столы и осталась довольной.
А вожатые не остались довольными, когда после предварительного звонка поглядели на ребят и на их столы. Поглядели именно на звёздочку Первыша. Начали проверять не только внешний вид столов, но и внутренний: начали выдвигать ящики.
Это было полной неожиданностью — такая проверка!..
Во всех других звёздочках в ящиках были порядок и чистота, а в звёздочке Первыша вскрылась куча всякого хлама. Коллективные вожатые так и сказали: «Куча всякого хлама». И остались недовольными.
И работой местного санитара остались недовольными — это, значит, Тёмой. Он был санитаром в звёздочке Первыша. Его обвинили в халатности, а всю звёздочку обвинили в безответственности.
С ними нельзя было, не согласиться: хлама вскрылось достаточно.
И ещё подвели ботинки Первыша: на одном ботинке оказалась клякса. Каким-то образом и когда-то ручка зацепила ботинок.
Первыш не увидел эту кляксу, Тёма не увидел эту кляксу, и тётя Клава не увидела, а коллективные вожатые увидели. На то они и коллективные.
Валентин Васильевич хотел замять случайную кляксу, но сегодня решался очень серьёзный вопрос: кто на чём поедет или полетит.
Вопрос решился, и звёздочка Первыша, Бори и Серёжи оказалась на стрекозе вместе с должностным лицом Тёмой Новиковым. И если бы не приличные отметки за всю неделю, то оказалась бы даже на улитке.
Вот как обернулась судьба!
Теперь Первыш каждое утро после предварительного звонка и после того, как сдаст Тёме «шею с ушами», выдвигает ящик стола и лично сам проверяет, что и как в нём лежит и вообще что в ящике находится на сегодняшний день.
Проверяет он и ботинки.
Лично сам.
И Боря и Серёжа выдвигают ящики у своих столов и лично сами всё в них проверяют и аккуратно складывают.
Чтоб никакого хлама!
Не обрадуешься, что они такие большие, эти ящики.
Дома, когда Света узнала, что Колина звёздочка оказалась на стрекозе — и всё из-за хлама в ящиках и кляксы на ботинке, — она начала, конечно, удивляться.
Нарочно.
Нервы Первыша совсем не выдержали, и Первыш схватил линейку, у которой Света отъела ноль и ещё один сантиметр, и погнался за Светой, чтобы уничтожить её не только словами.
Света, как всегда, залезла под кровать.
Первыш поймал Светку за ногу и потянул из-под кровати.
Тогда Света как заорёт:
— Ааааа!..
Мама прибежала. Папа прибежал.
Первыш, конечно, бросил Светки ну ногу. А Светка не успокаивается, орёт:
— Ааааа!..
С ума сойдёшь. Одуреешь.
Мама давай Свету успокаивать, спрашивать, что случилось. И папа давай Свету успокаивать.
Первыш повернулся и пошёл в ванную комнату.
В ванную комнату заглянул папа. Он, очевидно, уже разобрался, что Света орала просто так и что это хитрые проделки.
И тогда папа рассказал Первышу про один очень интересный пластик: колоти по нему молотком и не расколотишь. Он даже не треснет. Он крепче стали. Коля, если хочет, может попробовать.
Коля согласился. Ему хотелось колотить ну если не Светку, то хотя бы пластик. Неужели не расколотит?!
Молотком? И не расколотит?
Отправились в кухню. Пластик положили на папин верстак. Первыш взял молоток, сбегал в ванную комнату и притащил табурет. Встал на табурет, примерился: хорошо, удобно. Размахнулся молотком и ударил.
На пластике — ни трещины, ни царапины.
Первыш ещё ударил.
Ни трещины, ни царапины.
Первыш как размахнулся изо всех сил — даже с табурета чуть не упал — и как ударил молотком…
Вздрогнули кастрюли, булькнуло в животе у чайника, съёжились от страха сковородки и ещё где-то что-то произошло в квартире.
А пластик? Ни трещины, ни царапины.
Пришёл снизу Боря. Услышал, что стучат.
Интересно стало. Первыш дал Боре молоток — пускай и Боря попробует расколотить пластик.
Боря начал расколачивать и не расколотил.
— Может, за Серёжей сбегать? — предложил Боря. — Может, он расколотит?
— Сбегай, — сказал папа.
Боря сбегал за Серёжей, привёл его.
Дали Серёже молоток, и Серёжа начал расколачивать пластик молотком.
— Ещё за кем-нибудь сбегаете? — спросил папа.
— Нет, — сказал Первыш. — Может, его в школу взять? Там все колотить будут!
— Возьмите, — сказал папа. — Пусть вся школа колотит.
…По пластику колотила вся школа. Колотила чем попало: и молотками, и камнями, и хоккейными клюшками, и просто каблуками ботинок.
Его подкладывали под столы и парты и давили изо всех сил, бросали в форточку с самого верхнего этажа…
Опыты с пластиком ещё продолжались бы, но Серафима Павловна отобрала его наконец у ребят и заперла у себя в кабинете.
После уроков Серафима Павловна вернула пластик Первышу.
На пластике — ни трещины, ни царапины. Хоть сейчас делай из него самолёт или ракету!
Первыш так и сказал отцу. И отец согласился: уж если вся школа испытывала пластик и он выдержал — значит, на самом деле крепче стали.
8Ну и повезло всем школьникам!
В середине недели объявили свободный день. — Никаких занятий. «День здоровья» называется. Не санитарный, а здоровья. Исключение из правил— трудиться не надо. Гуляй себе.
В школу надо было прийти к десяти утра, а не к девяти, как обычно. И ещё надо было взять еду. Это обязательно. А кто хочет, может взять и сани. Только небольшие. Ребята обрадовались и начали, конечно, кричать. Кто-то упал со стула, а кто-то взобрался на стул прямо ногами.
Когда ребята радуются, они всегда должны кричать, а то иначе радость будет неполной. Это всем ребятам известно, всем родным известно и всем учителям. Вообще каждому человеку.
Когда кричишь, уже набираешься здоровья.
Вот почему Светка чуть что — аааа! Забота о собственном здоровье, а на здоровье других наплевать.
Тамара Григорьевна в конце уроков ещё раз напомнила, чтобы приходили к десяти часам, и без малейшего опоздания. Ведь они даже не уйдут, а уедут на метро.
— Можно, я приглашу бабушку? — спросила Лиля.
— Можно. Пригласи.
— И я приглашу, — сказал Серёжа. — А то у меня бабушка курит.
— И ты пригласи. Устроим и для твоей бабушки День здоровья.
А Первыш подумал, что ему приглашать на День здоровья некого. Мама на работе, папа на работе, а Светка надоела до смерти.
* * *
Утром все ребята собрались в школьном дворе раньше десяти часов.
У каждого был с собой завтрак. Принесли ребята и мячи. Это ничего, что зима, что снег, — всё равно можно играть в мяч. Глеб Глебыч сказал, что можно. Что даже необходимо играть.
А Тёма привез свой завтрак прямо на санях. А Лиля сама приехала на санях. Её привезла бабушка. И завтрак с Лилей приехал. Была в сумке и маленькая куколка. Та самая, которая вместе с Лилей учится в первом классе.
Коля просто принёс завтрак. Саней у него не было: он давно подарил их Светке. И Боря принёс завтрак без саней. Но зато он принёс ещё большую бутылку с чаем.
А Серёжа привёл бабушку. Она была с виду строгой, вроде бабушки Ревякина. Но Коля очень хорошо её знал. Она добрая, весёлая и только с виду строгая, потому что курит. Она и сейчас достала папиросу, спички и закурила.
Но Серёжа сказал голосом Тамары Григорьевны:
— Бабушка, ты забыла!..
— Фу ты господи… — испугалась бабушка и погасила папиросу.
Серёжа отнёс папиросу в урну.
Пришла Тамара Григорьевна. Её сразу окружили.
А Петя спросил:
— Есть когда будем?
Даже Тамара Григорьевна, привыкшая ко всяким неожиданностям, растерялась.
— Ну знаешь ли, Амосов… Надо хотя бы за ворота школы выйти.
Ребята построились в пары.
— Пойдёте самостоятельно, — сказала Тамара Григорьевна. — По всем улицам до станции метро.
А я и бабушки будем наблюдать, как вы знаете правила уличного движения и умеете пользоваться светофорами.
Ребята обрадовались, что пойдут самостоятельно.
В метро купили сразу тридцать билетов и спустились по эскалатору на платформу.
Тамара Григорьевна велела разбиться на три группы, чтобы каждая группа успела войти в вагон без толкотни и паники.
Подошёл поезд. Две группы попали в один вагон с Тамарой Григорьевной, а другая группа, с бабушками, — в другой вагон. Но от этого даже веселее всё получилось: можно было смотреть друг на друга через стеклянные окна, размахивать руками и пытаться кричать. Потому что, когда кричишь, уже набираешься здоровья.
Но Тамара Григорьевна сказала, чтобы не очень увлекались криком. Надо помнить и о здоровье пассажиров.
Петя достал из своего портфеля бутерброд с сыром и потихоньку начал есть. Петя сидел в другом вагоне, и видно было через стекло, как он ест.
Он даже почти не кричал, только ел. А ещё должностное лицо. На собрании его всё-таки выбрали ответственным за шкаф с классным имуществом.
Ребята сошли с поезда в Измайлове.
Тёплый зимний день. Весна была где-то совсем недалеко. Небо было синим здесь, в лесу. И воздух синим.
Города не было видно. Только так, небольшие дома.
А когда вошли поглубже в лес, то и никаких домов не стало видно, а только берёзы и молодые дубки. И поляны с прошлогодней травой и листьями.
Тёма даже сразу жёлудь нашёл. Крепкий. Он всем его показал, потом достал свой кошелёк на верёвочке и спрятал.
Серёжа нашёл ягоду рябины, сухую, и Лиля нашла.
А Первыш нашёл большой пень и сел на него, как на табуретку. А Петя разогнался на санях, да прямо в этот пень врезался. А Боря ни с того ни с сего поскользнулся и уронил бутылку с чаем.
Хорошо, что Боря и бутылка упали в мягкий снег: и Боря не разбился, и бутылка целой осталась. И Петя, между прочим, тоже целым остался, и сани целыми остались — Петя дальше на них поехал.
Лилина бабушка и Серёжина бабушка метались между ребятами и волновались за них.
И так они волновались до тех пор, пока Тамара Григорьевна их не успокоила: пускай ребята привыкают к самостоятельности и потом, пускай они как следует набегаются.
Тогда бабушки, которые уже набегались, начали отдыхать и успокаиваться.
Серёжина бабушка даже закурила, то ли от волнения, то ли от успокоения.
На одной из полян ребята затеяли игру в мяч. Удобно, как летом. Только вот приходится играть в пальто, потому что Тамара Григорьевна запретила раздеваться — всякой самостоятельности есть предел.
Играли во что-то наподобие футбола в одни ворота, в которых стоял наподобие вратаря Серёжа. Защитниками были, конечно, ближайшие друзья— Коля и Боря. А все остальные — нападающими. Силовую борьбу применяли, как в игре в шайбу. Серёжина бабушка очень за Серёжу переживала, когда он пропускал мячи. Подбадривала, что-то кричала, набиралась здоровья.
А потом игроки захотели пить.
Боря достал бутылку с чаем и начал угощать. Чай остыл и получился в самый раз.
А потом достали сумки и принялись за еду. Всё было вкусным, то ли потому, что ели в лесу, то ли потому, что всё это не было киселём.
Мимо привала проехали на лыжах ребята постарше.
Засмеялись и сказали:
— Детский сад.
Первой возмутилась Галя. Она крикнула:
— Это школа, а не детский сад!
Тогда и Первыш крикнул:
— Это школа!
Он подумал, что, может быть, из-за него всех остальных назвали детским садом: он самый маленький.
И Лиля крикнула:
— Школа!
Она тоже испугалась: у неё в сумке лежала кукла.
А Петя даже перестал жевать свои нескончаемые бутерброды с сыром, которые он всё доставал и доставал из портфеля. Побежал вслед за лыжниками и крикнул:
— Не знаете — не говорите!
И Серёжа побежал, и Боря.
И тоже кричали, что это школа, а никакой не детский сад!
Потом все вернулись, кто бегал, и выпили ещё чаю. Это от волнения.
И надо же — так оскорбить и уехать!
Но тут неожиданно Галя увидела человека, который сидел на складном стуле среди деревьев. Совсем недалеко.
Как они раньше его не заметили!..
Перед человеком на металлическом треножнике был укреплён лист картона. Человек этот был художником. И он что-то рисовал.
Ребята отправились поглядеть. Окружили художника.
Он рисовал зимний лес, синее небо, поляны с прошлогодней травой и листьями. Он рисовал всё то, что ребята видели. И что им сегодня очень нравилось. Рисовал он короткими и толстыми цветными карандашами.
Тёма сказал:
— Карандаши бьются, как тарелки. Внутри бьются.
— Эти карандаши называются пастельными, — ответил художник. — И они не бьются, как тарелки.
— Можно потрогать? — спросил недоверчиво Тёма.
— Конечно.
Тёма взял из коробки один короткий толстый карандаш.
Он был мягким и без дерева. Он был вроде из цветного пластилина.
— А мы тоже чертим всякое в тетрадях для эскизов, — сказал Первыш.
— Ну? — удивился художник и поглядел на Колю.
— Да, — сказал Первыш. — Конструируем.
— Приставим угольник к линейке и конструируем, — подтвердил Серёжа. — На уроках графики.
— И рисуем тоже, — сказал Боря.
— Только не такими карандашами, — не успокаивался Тёма.
— Бьются, как тарелки, — повторил художник.
— Да, — вздохнул Тёма и вернул художнику его карандаш.
— Мы — школа, — сказала на всякий случай Лиля.
— Я слышал. Вы кричали об этом в лесу.
— А почему у вас снег не белый? — спросила Галя. Она долго и молча рассматривала рисунок. — И берёзы серые.
— А ты погляди внимательно на снег, — ответил художник.
Галя начала внимательно глядеть на снег, и ребята начали глядеть внимательно на снег и на берёзы.
— Снег уже весенний, — сказал художник. — И берёзы потемнели от влаги. А вон там, на поляне, видите, как освещена старая трава?
— И сухой цветок. Он совсем коричневый, — сказал Боря.
— Верно.
— И трава коричневая, — сказал Первыш.
— Не совсем коричневая. Она сохранила в себе лето. Далёкое, прошлогоднее. Она чуть зелёная.
А стебель коричневый. Он высокий, и ему не удалось как следует спрятаться от зимы. Он совсем погиб, хотя он ещё и стоит. Он не сохранил лето.
И вдруг ребята увидели зимний лес, синее небо, поляны с травой и листьями совсем по-другому.
Синее небо тоже было немного как бы влажноватым, а листья были все в капельках воды. Это пригрело солнце, и льдинки на листьях растаяли. Листья заблестели.
И под карандашами художника они блестели. И небо было влажноватым. И берёзы. И снег. Были весенними, потемневшими от влаги.
С художником познакомились Тамара Григорьевна и бабушки.
Постояли, посмотрели на картину, какая она получается.
Тамара Григорьевна взглянула на часы и объявила, что пора отправляться в путь.
Все попрощались с художником и двинулись дальше в лес.
9Сколько было потом в школе разговоров. Ну как же — совершили поход!
Настоящий.
Длинный.
Глеб Глебыч даже сказал, что такой поход называется однодневным. И что ребята после похода очень поздоровели и возмужали: совсем редко кто-нибудь зевает на уроках.
Тамара Григорьевна прежде записывала на доске фамилии тех, кто зевал. И это было очень стыдно: зайдёт любой грамотный человек в класс и всё поймёт.
А Серафима Павловна предлагала фамилии тех, кто зевает, сообщать на радио, в «Пионерскую зорьку».
Петя нарисовал картину про поход. И на этой картине были нарисованы ребята, художник. Были нарисованы парники, которые ребята обнаружили потом в лесу. А в парниках — зелёный лук и огурцы. Спелые.
Была нарисована гора, с которой ребята катались на санях.
И две бабушки катались. И Тамара Григорьевна каталась.
Были нарисованы лес, поляны, небо. Пустая бутылка из-под чая. А лыжники нарисованы не были — те, которые оскорбили и уехали.
Петина картина всем в классе понравилась.
Коллективные вожатые провели сбор октябрятских звёздочек на тему «Наши впечатления о первом походе».
Каждый рассказывал самое яркое впечатление из всех впечатлений. Потому что про все впечатления рассказать было невозможно, так их много у каждого.
Галя рассказала про берёзы. Такие берёзы, которые им показал художник. Галя прикладывала ухо к берёзам, слушала, как внутри берёз уже переливались, бродили весенние соки.
Боря рассказал о настоящей белке, которую он видел. Она прыгала с дерева на дерево. Боря за ней бежал, но так и не догнал.
Тёма рассказал о зелёном луке. Он его съел тогда немного.
Тёму угостили девушки. Они поливали лук из больших леек.
Потом Тёма рассказал про белку, которую он не видел, но о которой слышал.
Хотел рассказать и про пастельные карандаши, о которых не слышал, но видел. Тёма как начнёт говорить — его не остановишь.
Лучше бы картину нарисовал, как Петя, и помолчал.
А Серёжа рассказал про бабушку (она у Пети на картине нарисована). Бабушка здоровья набралась. Он может пригласить её на сбор, и бабушка сама подтвердит про здоровье, если надо.
Лиля сказала, что. в такой поход она согласна ходить каждый день.
Вот прямо с самого утра и прямо до самого вечера.
Ишь чего захотела!
Это коллективные вожатые сказали: «Ишь чего захотела!»
У них выскочили нечаянно такие слова. Они потом объяснили.
И когда выскакивают такие нечаянные слова, это называется оговоркой.
С каждым может произойти подобное. Каждый человек может оговориться. Это опять сказали коллективные вожатые.
Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что, когда выступал, он, видите ли, оговорился — про зелёный лук сказал, что его угощали, а про огурец не сказал.
А огурцом его тоже угощали.
Коллективные вожатые ответили, что это не называется «оговорился», а называется «недосказал».
Тёма тут же попросил, чтобы ему опять дали слово, потому что он тогда не будет оговариваться, а будет досказывать. Но Тёме никакого слова больше не дали.
Терпение лопнуло у всех!
А когда выступал Первыш, он сказал, что попробует сделать копию с Петиной картины.
Для себя. На память.
Боря сказал, что можно будет и другие картины нарисовать. И вовсе не обязательно делать копию.
А потом картины отнести к художнику, чтобы он посмотрел.
— А где мы его найдём, художника? — спросила Галя.
— В лесу.
— Конечно, — подтвердила Лиля. — Пойдём снова в лес и отыщем художника.
— Тогда я нарисую картину прямо в лесу, — сказал Первыш. — Свою собственную.
10Вроде бы мыслящий человек, а тебя иногда опять превращают в самого обыкновенного ученика-первоклассника: заставляют пересчитывать, сколько прямых углов в классе, спрашивают, кто такая муха (это у него-то, Мухина).
А если сел и сидишь, то следи за локтями, ногами и спиной. Где они у тебя и что с ними.
Совсем уже возвращаешься к временам детского сада. И тогда впадаешь в отчаяние и примитивно объедаешься сладким. Это папа говорит в отношении примитивного объедания сладким и что ведёт это к расслаблению воли, а иногда и к потере человеческого облика.
Ещё бы!
Какой может быть человеческий облик у человека, измазанного по самую шею с ушами вареньем.
Такое положение ещё называется «дальше ехать некуда».
Это сказала Серёжина бабушка, когда застала Серёжу в таком вот печальном виде. Пришла в гости. Серёжа не ожидал, что бабушка придёт: волю расслабил и потерял человеческий облик.
И тогда бабушка сказала:
— Дальше ехать некуда…
И верно, некуда и не на чем. Разве что на улитке, когда не поймёшь, то ли едешь ты куда-нибудь, то ли никуда не едешь.
С подобным состоянием надо, конечно, бороться.
Это понимает Первыш, и все его друзья понимают. Тут никакой День здоровья не поможет. Только сам себе поможешь.
А в чём причина всего этого?
В зазнайстве.
Так папа говорит Первышу.
И поэтому надо считать в классе прямые углы, выяснять, кто такая муха. Надо быть скромным. И даже несмотря на то, что построен планетоход и собственная картина в лесу нарисована.
Первыш любит разговаривать с папой.
Совсем по-взрослому, по-настоящему и про всё настоящее.
Или ни про что не разговаривают. Первыш сидит с отцом и молчит. Молчать тоже приятно.
Отец взрослый, а ты ещё не взрослый; он инженер, ты ещё не инженер. Но ты его сын и, может быть, станешь инженером или ещё кем-нибудь. Директором завода, например.
Сидишь думаешь про такое приятное, пока спать не захочешь. И в конце концов засыпаешь директором завода.
11Технические средства на уроке — это проектор для диафильмов и проигрыватель для пластинок.
Тамара Григорьевна сказала, что они будут помогать ребятам учиться.
Сейчас в проекционный аппарат Тамара Григорьевна заправит плёнку диафильма с рассказом Льва Николаевича Толстого «Акула». На проигрыватель поставит пластинку с текстом этого же рассказа. И ребята будут смотреть и слушать.
Читает рассказ народный артист СССР Грибов.
А потом ребята сами познакомятся с этим произведением Толстого в книге. И будет очень хорошо, если сумеют прочитать в классе, как народный артист.
Ребята зашумели, начали устраиваться поудобнее.
Некоторые попытались подвинуть свои столы поближе к экрану, но Тамара Григорьевна сказала, чтобы прекратили шум и всякие движения. Экран она поднимет высоко на штативе, и всем будет видно про акулу и слышно.
Но Коля всё-таки незаметно подъехал со своим столом поближе. И Боря подъехал, и Серёжа.
И всё осталось бы незамеченным, если бы не Галя. Она закричала:
— Тамара Григорьевна, они к вам едут!
Тамара Григорьевна сразу, конечно, обратила внимание и заставила отъехать обратно.
Экран она подняла высоко на штативе. Включила проектор, и ребята увидели акулу и корабль.
Тамара Григорьевна включила проигрыватель, и раздался голос народного артиста. Народный артист начал рассказывать историю про акулу и про корабль.
Очень интересно было сидеть на таком уроке: слушаешь и видишь всё. Никто из ребят не разговаривал, не вертелся, не шумел.
Когда плёнка кончилась и пластинка кончилась, Тамара Григорьевна спросила: понравилось или нет?
Ребята зашумели, начали пересказывать друг другу то, что они видели.
Пересказывают, шумят. А Тёма спросил у Тамары Григорьевны:
— Разрешите, я буду киномехаником, буду плёнку передвигать?
Тут многие опомнились. Хитрец Новиков! Должность решил себе отхватить!
Серёжа закричал:
— Тамара Григорьевна! Он шею с ушами проверяет! Он санитар. Он сам тогда на собрании выступил. Я буду механиком!
— Нет! Я буду механиком! — закричал Петя.
— Я буду!
— Я!
— Я!
Каждый кричал. Каждый забыл про свои старые должности и хотел быть механиком. Кричали, спорили и при этом тянули вверх руки — просили у Тамары Григорьевны слова.
А Тёма опять:
— Тогда я буду проигрыватель крутить.
Тут опять класс впал в ярость: Тёма Новиков захватывает технические средства! Этот кошелёк на верёвочке! Если не плёнку, то пластинку требует.
А на перемене, когда Первыш встретился с Ревякиным и рассказал ему, что у них на уроке чтения были технические средства и что скоро появятся ещё телевизор, магнитофон и другие машины, Ревякин улыбнулся и сказал:
— Устарело.
— Что устарело? — не понял Первыш.
— Всё это. Каменный век.
Про каменный век Ревякин сказал потому, что недавно в классе писал сочинение «Люди каменного века». И теперь всё подробно знал про каменный век и даже про то, что мужчины тогда украшали себя больше, чем женщины.
— Скоро будем учиться во сне, — сказал Ревякин. — Спишь на уроке и учишься. Автоматически.
Значит, напрасно боролись за новые должности, кричали, ругались. Значит, кто зевает сейчас на уроках, будет первым учеником!
И никакого позора!
— Определённо будет, — сказал Ревякин. — Автоматически будет.
И тут вдруг Первыш подумал, а чего он, собственно, удивляется — он сам недавно уснул директором завода.
12Автобус увёз на стадион юных конькобежцев. Должно было решиться, кто станет чемпионом Олимпийской Снежинки.
Ребята с утра проверили по фанерным барометрам и другим приборам облачность, силу и направление ветра. Проверили по фанерному градуснику температуру воздуха.
Всё было благоприятным: облачности никакой, силы’ ветра никакой, направления ветра тоже никакого, а температура воздуха самая подходящая— лёд не тает.
Вместе с конькобежцами на стадион уехали Глеб Глебыч и Костя Волгушин. Они были в комиссии по проведению соревнований.
Как можно было спокойно заниматься в такое утро! И школа занималась очень неспокойно. У всех были напряжены нервы. Поэтому неудивительно, что Тамара Григорьевна беспрерывно делала замечания:
— Потеряли внимание!..
— Боря, успокой Серёжу!..
— Галя, плохо настраиваешься на урок!..
— Не вижу класса!..
И Валентин Васильевич говорил:
— Сидим неподвижно, а мозг работает!
Но трудно было настроиться, сидеть неподвижно, слушать тишину.
В основном слушали не тишину, а шум мотора автобуса. Автобус должен был вернуться со стадиона к концу занятий.
И когда он вернулся к концу занятий, то вся школа бросилась к окнам. Потом вся школа побежала вниз.
Потом вся школа узнала, что в беге на шестьдесят метров чемпионом Олимпийской Снежинки среди пятиклассников оказался Ревякин.
Первыш торжествовал. Он долго тряс Ревякину руку, а Ревякин долго хлопал Первыша по плечу, как своего лучшего друга.
Фотокорреспонденты из школьной стенгазеты так и сняли Ревякина с Первышом. Сказали, что в ближайшем номере стенгазеты поместят эту фотографию с подписью: «Чемпион и болельщик».
И Костю Волгушина они сняли. И сказали, что тоже поместят в ближайшем номере стенгазеты с подписью «Тренер чемпиона».
А потом один из фотокорреспондентов сказал:
— Лучше их всех вместе снимем.
Сняли всех вместе и сказали, что в ближайшем номере стенгазеты поместят эту фотографию с подписью: «Чемпион, тренер чемпиона и болельщик». А те фотографии они помещать теперь не будут.
Ревякин спросил:
— А можно будет те фотографии взять для бабушки?
Фотокорреспонденты ответили, что можно и ещё в запас дадут, для других родственников.
Тогда Первыш спросил:
— И мне одну, где я его поздравляю, можно?
— Хорошо. И тебе одну, — согласились фотокорреспонденты.
Первыш подумал, как меняются времена: прежде Ревякин в стенгазете кусался, а теперь он будет в ней чемпионом!
Фотокорреспонденты ушли снимать других обладателей рекордов.
Костя Волгушин ещё раз поздравил Ревякина и тоже ушёл: теперь он был в комиссии по организации «Чашки кофе». И тётя Клава была в этой комиссии, и Глеб Глебыч, и ещё девочки-старшеклассницы.
Дело в том, что во время «Чашки кофе» олимпийским чемпионам будут вручены награды.
Ревякин вдруг сказал Первышу, что он его приглашает на эту самую чашку кофе.
Первыш подпрыгнул. И не потому, что надо было причесаться или достать полотенце, — от радости подпрыгнул. Потом испугался, сказал:
— А если не пустят?
— Кто?
— Комиссия.
— Пустят. Костя Волгушин пустит.
Первыш побежал домой.
Дома была одна мама. Жаль, конечно, что не пришла ещё из детского сада Света со своими друзьями. Очень хотелось Первышу рассказать Свете, Алёнке и Юрику, что он друг чемпиона Олимпийской Снежинки и что его пригласили на чашку кофе. А Светка кричит: «Дорасту! Перерасту!» Как бы не так! И вообще Первыш теперь сам коллективный вожатый.
Да! Над Светой. Потому что 1-й «А» — коллективный вожатый над детским садом.
* * *
Школьный зал нельзя узнать!
С потолка свешиваются прозрачные шары, люстра обкручена тонкими цветными полосками бумаги. На стёклах окон акварельными красками нарисованы разные забавные люди и звери. Совсем такие, каких умеет показывать Боря.
Стоят в зале маленькие столы и стулья. Первыш сразу узнал — это были столы и стулья из их 1-го
класса «А». Первыш даже отыскал свой самый маленький стол. На каждом столе по четыре стакана и тарелочка с печеньем, кусочками сахара и чайными ложечками. Посредине стола возвышалась вазочка с белыми бумажными салфетками.
А один стол был настоящим, большим, не из первого класса. Покрыт он был сукном. На нём лежали коробочки с наградами.
Первыш сел за свой самый маленький стол и начал ждать, что будет дальше.
Зал постепенно наполнялся.
Первыш увидел Тамару Григорьевну и Валентина Васильевича.
Валентин Васильевич скоро от них уйдёт, и Тамара Григорьевна будет одна их учить. А Валентин Васильевич будет писать учебник — новый учебник для первых классов.
Первыш увидел Серафиму Павловну, Глеб Глебыча и тётю Клаву. Тётя Клава несла большой чайник и разливала из него в стаканы кофе.
Кофе был чёрный, без молока. Такой, какой пьют взрослые.
Подошла тётя Клава и к столу, за которым сидел Первыш. Первыш был взволнован. Вдруг тётя Клава удивится, что он сидит здесь, на вечере и не нальёт ему кофе?
Но тётя Клава кофе налила:
— Веди себя хорошо.
Первыш кивнул. Он и не собирался вести себя плохо: он гость чемпиона.
И только тётя Клава отошла с чайником, как вдруг случилось несчастье: лопнул стакан. Да с таким грохотом, будто по нему ударили молотком.
На столе получилась не какая-нибудь клякса, а кофейное озеро.
Первыш до того растерялся, что едва не заплакал. Вот тебе и чашка кофе… Вот тебе и гость чемпиона…
На помощь Первышу подбежали старшие девочки — члены комиссии.
Начали успокаивать. И тётя Клава начала успокаивать. Она достала из кармана фартука тряпку, вытерла стол и снова налила кофе в другой стакан, в который члены комиссии предварительно положили чайную ложку.
Когда Первыш немного успокоился, он подумал: «Как хорошо, что всего этого не видела Света. Она бы сейчас сказала: «Эх ты, мадам Тюлю-лю!» Света теперь по-новому начала дразнить Колю и всех других: не только чтокать, а ещё обзывать мадамами Тюлюлю.
Первыш отпил глоток кофе, потому что все так за столами отпивали кофе.
Ну и горечь!
Даже в носу как-то защекотало и чихать захотелось. Первыш достал из вазочки бумажную салфетку и вытер салфеткой рот. Вспомнил: а сахар?
Положил в стакан сразу четыре кусочка. Размешал. Попробовал.
Вроде ничего получилось. Терпимо.
Только пить не очень удобно: ложка болтается в стакане и всё время лезет в рот. Другие как-то придерживают ложку одним пальцем, чтобы не лезла в рот.
А Первыш никак не мог придерживать её одним пальцем.
На редкость вертлявая попалась ложечка.
Тогда Первыш вытащил её из стакана и спрятал в вазочке с салфетками.
Тут Первыш подумал: «А где же Ревякин? Куда он пропал? Может быть, его опять снимают фотокорреспонденты и говорят, что те фотографии они помещать в газете не будут, а поместят эту».
Глеб Глебыч действительно вызвал Ревякина получать награду. Сказал, что к столу президиума приглашается самый юный чемпион Олимпийской Снежинки — ученик 6-го класса «А» Ревякин!
А его нет.
Все ребята начали громко звать:
— Ревякин!
И Первыш начал громко звать.
И тут появился Ревякин. Он вбежал в зал красный, задыхающийся. За ним вбежали в зал красные, задыхающиеся фотокорреспонденты.
Конечно, всё так и было, как думал Первыш.
— Скорее! — кричали ребята. — Получай награду!
Ревякин быстро подбежал к столу президиума.
Глеб Глебыч сказал:
— Отдышись.
Ревякин отдышался, и Глеб Глебыч вручил ему значок «Олимпийская Снежинка».
Первышу очень хотелось взобраться на стул ногами, чтобы лучше всё видеть. Но он постеснялся — как-никак гость чемпиона.
Фотокорреспонденты тоже отдышались и сняли Ревякина с наградой. Теперь наверняка все те фотографии помещать в газете не будут, а поместят эту.
Серафима Павловна сказала Ревякину:
— Подойди и покажи всем «Олимпийскую Снежинку».
И Ревякин начал подходить ко всем столам и показывать «Олимпийскую Снежинку». Он первый её получил! И опять ребята ликовали.
Ревякин подошёл к Первышу. И не просто показал «Снежинку», а отдал её разглядывать. И сам за стол к Первышу сел.
«Олимпийская Снежинка» была нарисована на тёмном фоне: серебристая мохнатая звёздочка и внизу звёздочки пять олимпийских колец.
Сзади приделана булавочка с замочком.
Первыш помог Ревякину приколоть «Снежинку».
Л тётя Клава налила Ревякину полный стакан кофе.
Глеб Глебыч вызвал к столу президиума остальных чемпионов и вручил им значки.
Кто хотел, опять взялся за кофе, а кто хотел, вышел танцевать: по школьному радио пустили музыку.
Вдруг члены комиссии начали подпрыгивать— совсем как первоклассники — и прокалывать шары, которые свешивались с потолка зала.
Шары лопались, и на танцующих выливались из шаров потоки мелких круглых бумажек. Такие мелкие круглые бумажки называются «конфетти». Первыш знал про них. И про серпантин он знал, которым была обкручена люстра.
Члены комиссии начали кидать и серпантин, обкручивать всех танцующих.
Кто их придумал, эти разные весёлые бумажки?
Наверное, очень весёлый человек. Потому что там, где они, всегда только весело.
Первышу тоже захотелось, чтобы над ним прокололи шар. Он бы потом рассказал об этом и Серёже, и Боре, и всем-всем!
Ревякин взял Первыша за руку и потащил на середину зала.
Отстегнул от куртки «Олимпийскую Снежинку», подпрыгнул и булавкой «Снежинки» проколол шар. Хлынул поток круглых весёлых бумажек.
Первыш громко засмеялся.
Тогда кто-то бросил в Первыша длинную весёлую бумажку.
Первыш ещё громче засмеялся.
Ревякин проколол ещё один шар. Первыш стоял весь в конфетти, словно в дожде, и обкрученный, словно люстра, серпантином.
Мужчина украсил себя больше, чем женщина.
Ну и что!.. Он ведь гость на «Чашке кофе»!
Дуршлаг мешал мне учиться в школе. Прикосновение к идолам
Дуршлаг мешал мне учиться в школе
Все, кто знал Сергея Параджанова, помнят, как он сразу, легко и весело сходился с людьми. Правда, иной раз он уже через день забывал о новом знакомстве, в другом же случае это была дружба до гробовой доски. Так было с Лилей Юрьевной Брик и моим отцом Василием Абгаровичем. Они посмотрели в «Повторном» «Тени забытых предков», естественно, поразились и захотели познакомиться с режиссером.
Я им часто рассказывал о Сереже, его причудах и вкусах, а тут еще Шкловский начал с ним работать и был восхищен, о чем не раз говорил Лиле Юрьевне по телефону (они были очень старые, и видеться им было трудно).
В 1973 году Сережа приехал в Москву из Киева, где он тогда жил, на похороны своего друга, художника Ривоша, и на другой день Лиля Юрьевна пригласила его к обеду. Сережа заехал на рынок и вместо букета купил огромную фиалку в цветочном горшке, я таких больших и не видел. Но разве у него могло быть иначе?
— Как мне обращаться к ней — Лили или Лиля Юрьевна?
— Ее назвали Лили в честь возлюбленной Гёте, Лили Шенеман. Но Маяковский посвящал ей стихи так: «Тебе, Лиля». Она же подписывается то Лиля, то Лили. Так что решай сам.
Буквально с первых же минут они влюбились друг в друга, начали разговаривать как старые знакомые, много смеялись. Сергей рассматривал картины и всякие разности, не обратив внимания ни на одну книгу, которыми был набит дом. Попутно выяснилось, что он никогда не читал Маяковского.
«Ну, не хочет человек — и не читает», — сказала Лиля Юрьевна. Это ее ничуть не обидело, а только удивило, что даже в школе…
— В школе я плохо учился, — объяснил Сережа, — так как часто пропускал занятия. По ночам у нас все время были обыски, и родители заставляли меня глотать бриллианты, сапфиры, изумруды и кораллы, глотать, глотать… (он показал)… пока милиция поднималась по лестнице. А утром не отпускали в школу, пока из меня не выйдут драгоценности, сажали на горшок сквозь дуршлаг. И мне приходилось пропускать уроки.
Лиля Юрьевна хорошо разбиралась в людях и с первых же минут почувствовала его индивидуальность, а через час поняла, что он живет в обществе, игнорируя его законы.
Ей импонировали его раскованность, юмор, спонтанность и безоглядная щедрость — словом, его очарование. И точное совпадение с ее мнением в оценках искусства и каких-то жизненных позиций. «До чего же он не любит ходить в упряжке», — напишет она позднее.
Обед затянулся, часа через два пили чай, потом ужинали.
С моим отцом они вспоминали Тбилиси и сразу нашли общие интересы, даже немного полопотали по-армянски, благо оба говорили еле-еле. И все никак не могли расстаться. Дня через два снова увиделись. Лиля Юрьевна и отец к этому времени прочли его сценарии «Демон», «Киевские фрески», наброски «Исповеди». Говорили о сценариях. Параджанов хотел в роли Демона снимать Плисецкую: «Представляете, ее рыжие волосы и костюмы из серого крепдешина, она в облаках серого крепдешина, черные тучи, сверкают молнии — и посреди рыжий демон!» Сережа фантазировал, и казалось, что именно он летает в облаках, а мы, как это всегда бывало в таких случаях, зачарованно смотрели на него. Лилю Юрьевну затея восхитила своей неординарностью. И вот он уже рассказывает, как один известный режиссер хотел поставить «Кармен» и говорит Сереже: «Представь себе, открывается занавес, на столе сидит Кармен нога на ногу и курит!» «Какая чепуха, — ответил Сергей. — Лучше пусть она лежит в кровати и к ней подходит Хосе, он начинает чихать, и она его отталкивает.
Зачем он ей такой, чихающий?» «Где же он так простудился?» — спрашивает режиссер. — «Да ведь Кармен работает на табачной фабрике, и от нее за версту несет табаком, он попадает в нос Хосе, и тот чихает, чихает…»
Затем Сережа уехал в Киев. Они ежедневно перезванивались, говорили подолгу, подробно, обменивались подарками. Однажды он прислал с кем-то собственноручно зажаренную индейку, в другой раз три (!) крестьянских холщовых платья, чудесно расшитых, потом кавказский серебряный пояс — он вообще любил все, что делалось руками. И вдруг (там, где Сергей, непременно эти бесконечные «вдруг») его арестовали!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРесПервая любовь Есенина и последняя — Маяковского. Пять историй из музеев
Жизнь деятелей искусства — кладезь романтических историй, но, к сожалению, не всегда с хеппи-эндом.
Государственный музей А.С. Пушкина, Государственный музей В.В. Маяковского, Музей В.А. Тропинина и московских художников его времени, Музей С.А. Есенина и Музей И.С. Тургенева рассказывают о любовных переживаниях своих героев.
Совместный материал mos.ru и агентства «Мосгортур».
Александр Пушкин и Анна ОленинаО любвеобильности Пушкина ходили легенды. Супругу Наталью Гончарову он называл своей 113-й любовью, и это не совсем фигура речи: поэт действительно вел донжуанский список. Одно из имен, упомянутых в нем, — Анна Алексеевна Оленина.
Ее отец Алексей Николаевич служил директором Императорской публичной библиотеки и был знаком со многими литераторами. В его доме бывали Василий Жуковский, Иван Крылов, Николай Карамзин и многие другие. Несколько раз салон Олениных посетил и Александр Сергеевич.
Анна Алексеевна впервые встретила Пушкина в 1819 году. Тогда ни о какой любви не шло и речи, ведь ей было 12 лет. Следующая встреча состоялась в 1827-м, когда поэт только вернулся из ссылки, на балу графини Елизаветы Михайловны Хитрово.
Оленина первой пригласила Пушкина на танец. Он согласился, а потом и сам подошел к девушке с предложением потанцевать.
Пять веков российской истории: судьба легендарного храма, где венчался Пушкин Спал в театре, проигрывал в карты, спорил с тещей: что еще Пушкин делал в Москве
В конце 1828 года Александр Сергеевич решился сделать предложение Анне, но получил отказ. Существует несколько версий, почему это произошло. По одной из них, сначала Анна и ее семья приняли предложение поэта, но затем Пушкин не приехал на обед в честь помолвки, чем оскорбил отца несостоявшейся невесты. По другой версии, родители Анны Алексеевны изначально были против идеи породниться с поэтом: Алексей Николаевич как государственный служащий знал, что Пушкин за свои произведения был объявлен неблагонадежным и за ним велась негласная слежка.
Перед тем как навсегда проститься с Анной Алексеевной, Пушкин написал ей в альбом стихотворение, которое сегодня знает, наверное, каждый:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Мучиться из-за неудачной помолвки поэту долго не пришлось. Всего через несколько месяцев после разрыва с Олениной он встретил Наталью Николаевну Гончарову, а в апреле 1829 года просил ее руки.
Анна Алексеевна вышла замуж только после смерти Пушкина — в 1840 году. Ее избранником стал французский дворянин Федор Андро, ради женитьбы принявший русское подданство. Позже он был назначен чиновником особых поручений при польском наместнике. С 1847 по 1862 год Андро был президентом Варшавы. Супруги прожили в браке 45 лет. После смерти мужа Анна Алексеевна стала монахиней в Корецком Свято-Троицком женском монастыре.
Владимир Маяковский и Вероника ПолонскаяКонечно же, главное женское имя, связанное с жизнью и творчеством Маяковского, — Лиля Брик. Именно ей он посвятил стихотворение «Про это» и поэму «Облако в штанах», писал нежные письма и рисовал щенков.
Ближе к концу жизни Маяковского их отношения изменили характер: Брик оставалась для него важным человеком, но в его сердце стали появляться другие женщины. Последней любовью Маяковского стала Вероника Витольдовна Полонская.
Они познакомились в мае 1929 года. Актриса МХАТа Полонская тогда только дебютировала в кино, сыграв в фильме «Стеклянный глаз» Лили Брик. С поэтом она впервые встретилась на бегах, друг другу их представил Осип Брик.
Полонская была замужем за актером Михаилом Яншиным, но не смогла устоять перед обаянием Маяковского. Они встречались почти каждый день, роман стремительно развивался, и скоро Маяковского перестала устраивать роль любовника. Он хотел жениться на Полонской, но та не спешила разводиться. Это приводило к многочисленным ссорам, но всякий раз они мирились.
Трагедии, которая случилась 14 апреля 1930 года, предшествовало несколько событий, негативно повлиявших на состояние поэта. В 1929 году два спектакля, поставленные по мотивам его пьес «Баня» и «Клоп», были встречены советскими критиками прохладно.
1 февраля 1930-го открылась выставка Маяковского «20 лет работы». На вернисаж были приглашены многие писатели и руководители советского государства (в том числе и Иосиф Сталин), но никто из них не пришел.
14 апреля 1930 года Маяковский должен был отвезти Полонскую на репетицию в театр. Перед этим они заехали к нему на съемную квартиру на Лубянке. Там писатель вновь потребовал от возлюбленной уйти от мужа и бросить театр, но она снова отказалась. После этого он дал ей денег на такси и попросил доехать до театра самостоятельно. Как только Полонская вышла за дверь, раздался выстрел. Она тут же бросилась к Маяковскому, но ему уже ничем нельзя было помочь.
Через восемь лет после гибели поэта Вероника Полонская по просьбе директора недавно образованного Государственного музея В.В. Маяковского Агнии Белозерской записала свои воспоминания о времени, проведенном с поэтом. Книга заканчивается словами: «Я любила Маяковского. Он любил меня. И от этого я никогда не откажусь».
Иван Тургенев и Полина ВиардоДля Тургенева существовала всего одна женщина — французская певица Полина Виардо.
Роковое знакомство произошло в 1843 году, когда Виардо приехала на гастроли в Санкт-Петербург. Тургенев услышал ее голос в опере «Севильский цирюльник» и был очарован.
Их личное знакомство состоялось на званом вечере майора Александра Комарова. Тургенева представили Виардо как «молодого русского помещика, славного охотника и плохого поэта». Сначала дива считала Тургенева лишь одним из своих многочисленных поклонников, однако вскоре они стали сближаться. Иван Сергеевич, обладавший уникальным даром рассказчика, развлекал Виардо во время антрактов разными историями. С ее мужем Тургенев тоже быстро нашел общий язык — оба любили охоту. Каждый приезд семьи Виардо в Россию для Тургенева был долгожданным событием, а сам писатель навещал возлюбленную в Париже.
По Москве Тургенева: с Остоженки на Моховую и к Чистым прудам
В 1862 году семейство Виардо приехало в Баден-Баден, чтобы купить там виллу. Вслед за ними туда отправился и Иван Сергеевич. С тех пор Тургенев фактически стал членом семьи.
В 1870-м из-за начавшейся Франко-прусской войны они уехали во Францию. В 1883 году Полина Виардо стала вдовой дважды: 5 мая от последствий инсульта умер Луи Виардо, а через два месяца скончался Тургенев.
До конца жизни писатель оставался глубоко одиноким человеком. Он не раз пытался избавиться от чувств к Виардо и заводил отношения, которые вновь и вновь заканчивались неудачно. «Я подчинен воле этой женщины. Нет! Она заслонила от меня все остальное, так мне и надо. Я только тогда блаженствую, когда женщина каблуком наступит мне на шею и вдавит мне лицо носом в грязь», — исповедовался Тургенев своему товарищу поэту Афанасию Фету.
Василий Тропинин и Анна КатинаСудьбу выдающегося русского художника Василия Тропинина можно назвать готовым сюжетом. Его отец Андрей Иванович был крепостным, получил от барина вольную, но действие документа не распространялось на его детей. Поэтому в первую же секунду своей жизни Василий Андреевич стал собственностью.
Талант живописца был у него с детства.
В Санкт-Петербурге, куда юного художника отправили обучаться кондитерскому искусству, в свободное время он тайно посещал занятия в Императорской академии художеств. Его работы увидел двоюродный брат хозяина Тропинина, а после этого упросил оплатить учебу способного юноши. Это решение не только позволило молодому художнику развить способности, но и преподнесло ему главное знакомство в жизни — в Петербурге он и встретил свою будущую жену Анну.
Между влюбленными стояло одно серьезное препятствие — в отличие от Василия Андреевича, Анна Ивановна происходила из вольных крестьян. По законам тех лет их свадьба значила для нее добровольный переход в статус крепостной, однако она сделала выбор в пользу любви. Одним из первых заказов, который поступил Тропинину вскоре после выпуска из академии, была роспись церкви деревни Кукавки — там после окончания работ он и обвенчался с возлюбленной.
В 1823 году случилось событие, которого Тропинин ждал всю свою жизнь, — в подарок на Пасху он получил от барина вольную грамоту, а через пять лет свободу получили его жена и сын.
Их счастливая семейная жизнь продолжалась почти 50 лет и закончилась в 1855 году, когда умерла Анна Ивановна. Потерю жены Василий Андреевич так и не смог пережить — через два года его не стало.
Сергей Есенин впервые влюбился, когда ему было 16. Его избранницей стала Анна Сардановская, внучатая племянница священника села Константиново, где Есенин родился и вырос. Они знали друг друга с детства, но взаимная симпатия появилась, когда оба немного повзрослели.
Их роман был обречен на трудности: в 1912 году, когда они признались друг другу в чувствах, Есенин заканчивал школу. Он собирался уехать из родного села, а Анна хотела остаться и последовать примеру своих родителей, став учительницей.
В одном из писем своему другу Григорию Панфилову Есенин писал об Анне: «Эта девушка — тургеневская Лиза по своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с нею, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной».
Анна и Сергей договорились писать друг другу и не изменяли своему обещанию, а когда поэт ненадолго возвращался в Константиново, они проводили друг с другом практически каждую минуту. Летом 1913 года они пришли к монахине и дали ей по-детски трогательную клятву: «Мы любим друг друга и в будущем даем слово жениться. Разними нас, пусть кто первый изменит и женится или выйдет замуж, того второй будет бить хворостом».
Со временем Сардановская стала все реже отвечать на письма поэта. Причиной этого стало ее увлечение Владимиром Олоновским, учителем, с которым она познакомилась в школе, где они вместе работали. В 1918 году они поженились, но их семейное счастье продлилось недолго: 8 апреля 1921 года Анна умерла во время родов.
Как гадал Есенин и что дарил жене конструктор Королев. Четыре истории любви из музеев Роковая страсть, мезальянс и счастливый брак: шесть историй любви из музеев Москвы
Новость о трагедии застала поэта в Туркестане. Есенин долго не мог принять это известие, не переставая ходил по комнате, а когда немного успокоился, сказал своему другу Ивану Грузинову: «У меня была настоящая любовь.
К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Все рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю ее. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил. Больше я никого не люблю».
Дом с лилиями — содержание серий — 9 Декабря 2019 — Сериалы, фильмы и телешоу
Психологическая драма «Дом с лилиями» (2014) охватывает период почти в шестьдесят лет и рассказывает о судьбе семьи Говоровых. Главный герой Михаил Говоров возвращается с войны и приводит в семью дочку Лилю двух лет, что не радует его жену Риту. А буквально через несколько лет выясняется, что мама Лили жива и Михаил берет ее в дом няней. Лиля узнает, кто ее настоящая мать, но только когда будет выходить замуж. Содержание серий сериала «Дом с лилиями» вы можете прочесть на сайте infonovosti.org. Семейная жизнь Лили не сложится удачно, и только дочь удерживает ее от расставания с Родионом. Проходит много лет, Лиля находит новую любовь, но Родион не намерен сдаваться. События сериала разворачиваются в послевоенное время. В ролях снимались: Сергей Маховиков, Дарья Мороз, Олеся Судзиловская, Николай Добрынин, Анна Горшкова, Елена Радевич, Александра Маховикова, Денис Матросов, Алексей Фатеев, Юрий Поляк, Евгений Князев, Михаил Пшеничный, Сергей Никитин (V), Дарья Баранова, Дария Боцманова, Кирилл Запорожский, Валентина Лукащук, Саша Егорова, Диана Довгань, Мария Довгань, Нина Касторф, Михаил Жигалов, Виктор Раков, Динара Янковская, Ирина Бунина и другие актеры. Сериал Берега — содержание и сюжет Содержание серий – Дом с лилиями: 1 серия 9 серия 17 cерия 19 серия 20 серия 21 серия 22 серия
Интересные новости: |
Съёмки сериала проходили в Киеве, некоторые сцены были сняты в Лондоне. Загадочный дом, в котором поселилась семья Говоровых, действительно существует под Киевом, это дом с выходом к озеру. В этой местности его называют «дом писателя». Работа над сериалом шла почти два года, снимали также в Чернигове, а несколько эпизодов снято в Ялте. 
Михаил Говоров приезжает в детский дом, чтобы забрать свою дочь — Лилю. Он уверен, что Лилина мать Тася погибла. Маргарита, жена Говорова, не может простить мужу измену и не хочет принимать девочку. Но он настаивает на том, чтобы Лиля росла в их семье на равных с сыном Костей. Со временем Говоровы переезжают в новый дом, который в народе называют домом с лилиями. На него, согласно легенде, наложено старое проклятие…
Михаил принимает решение отправить жену с детьми в другой город, а Лилию и Тасю увозит в деревню. Но вместо ареста Говорова назначают на место Шульгина председателем Горкома. Делом чести для него становится выяснить, кто написал донос на его друга.
Но это не единственная новость, которая омрачает день рождения Лили: ее любимый Сережа приезжает со своей невестой Динарой.
Влюбленные готовятся к свадьбе, однако Лиля волнуется, удастся ли ей избежать проклятия дома с лилиями.
В доме с лилиями жизнь идет своим чередом. Все меняется, когда Герман узнает о том, что у него есть дочь. Он пишет Лиле письмо и передает его с Сергеем, с которым по-прежнему поддерживает дружеские отношения.
..
Катя возмущена поведением отца.Девочка и швед – Архив
1. Оксана
Тяжелая дубовая дверь отворяется, и Оксана буквально преграждает мне дорогу. Неужели нет больше никого, похожего на меня, в этот час у касс детского кинотеатра? Накануне вечером я пригласил Оксану в кино.
Долго выбирал фильм, выбрал «Звонок». То, как люди реагируют на страшные фильмы, многое о них говорит. По телефону голос у Оксаны был немного капризный. Сказала, что комедий не любит, а все остальное любит. «Звонок» подошел. Но он, как оказалось, вчера сошел с экрана, и поэтому мы – хотя Оксана этого еще не знает – идем на «Необратимость». Это жестокий фильм. Оксана тоже снялась в жестоком фильме, интересно, как она будет реагировать на чужую жестокость.
Оксана явилась чуть раньше, она живет далеко и, наверное, задолго вышла из дома. Она вся белая: белые волосы, белая дубленка, белая шерстяная юбка; сапоги, кажется, нет. Светлое ей очень идет. Хотя сама она, похоже, не до конца в это верит, иначе зачем бы ей так краситься. Ну, скажем, Оксана все еще ищет свой стиль. Оксане 16 лет.
Жестокости не будет: «Необратимость» в Доме кино отменили в связи с открытием фестиваля Евросоюза. В соседнем кинотеатре «Родина» вообще фестиваль любительских фильмов. Мы сидим в блинной в подвале мрачного готического здания, под крышей которого разместились сразу два кинотеатра, и обсуждаем, что теперь делать.
У Оксаны длинные ресницы и красивые карие глаза, влажные, даже когда она спокойна. Иногда вместо положительного ответа она едва заметно молча кивает или просто склоняет голову к плечу – такими полуответами она чрезвычайно к себе располагает. Оксана только немного насторожена, вообще же ей очень хочется быть мягкой и женственной. На вид ей можно дать все семнадцать с половиной. Решаем идти на Невский.
«Небо. Самолет. Девушку» в «Авроре» мы пропустили. А жаль, я о ней подумал вчера, но решил, что провоцировать Оксану на сравнение с Ренатой было бы не совсем честно. От «Фриды» Оксану отпугивают подлинные усы Сельмы Хайек. Когда я объясняю, что «Сорвиголова» – это как «Бэтмен», Оксана кривится. В общем, «Аврора» пролетает.
Пока мы решаемся на следующий шаг, из телевизора в кассе все настойчивее несется футбол. «Зенит» играет с «Локомотивом». Последний раз, вспоминает Оксана, она болела давно, лет в четырнадцать. (Это два года назад, но у Оксаны два года – за десять.) С ребятами на стадион ходили.
Кричали там и все такое – по полной. Ей самой футбол не так чтобы очень. Но – за компанию же.
Говорит Оксана на хорошем взрослом русском языке, без сленга. Может, потому что с ребятами теперь мало видится. Никакой печали в голосе не слышно – просто так получилось. «В этом году, – говорит, – учиться уже не буду». С ребятами не повидаешься, в семье из-за школы, как она выражается, «скандалы и разногласия». Но она не может больше ходить на стадион и даже учиться. Она работает. После «Лили» она уже снялась в «Каменской-3» и «В движении», скоро будет сниматься снова, сначала на «Мосфильме», потом – в Голландии.
– Ты когда-нибудь круто меняла свою жизнь?
Мы движемся по Невскому в сторону Московского вокзала. Впереди еще несколько кинотеатров. Ветер склоняет к компромиссам, но мы твердо решили найти свой фильм.
– Когда в кино пришла. Это даже не я, а Сережа мою жизнь изменил совершенно.
– До этого у тебя жизнь какая была?
– Обыкновенная.
После выхода на экраны «Сестер» Сергея Бодрова-младшего Оксана придумала себе легенду, что в тот день явилась на «Ленфильм» случайно, за компанию с подругой.
На самом деле ее отобрали из 5-6 девочек в модельном агентстве Анны Ивы. Я это знаю от Татьяны Суляевой, ассистента по актерам, а потом и второго режиссера Бодрова.
– Мы с Сережей как поступали, – рассказывала Таня, – загоняли в коридор по десять девочек, потом он их по одной в комнату вызывал, а я оставалась в коридоре и смотрела, как они между собой общаются. Никогда нельзя доверять тому, как девочка говорит с режиссером. Оксана была единственной, которая сумела поговорить с ним так же, как с девчонками за дверью. Она была ершистая, но за этим видно, что нежная. Сережа потом репетировал еще с несколькими, но Оксана была единственной, выдержавшей все.
– Сережа – это все для меня, – говорит Оксана.
– Влюблена была в него?
– Была. Ну не как в парня – скорее как в папу. Он для меня был всем вообще, идеалом. Он потом, после всего, что случилось, мне снился. Снилось, что я его ищу и не нахожу.
В «Кристалл-Паласе» – «Госпожа горничная». Оксана не знает, что это такое, но когда я объясняю, что это про то, как Дженнифер Лопес полюбила Рэйфа Файнса, оживляется.
– Ну раз я без своего молодого человека, то можно.
Надо было сразу идти на «Горничную». Но я еще не знал, что больше всех актрис Оксана любит Джулию Робертс («как женщину»), а больше всех фильмов – «Красотку», которую смотрела «неимоверное количество раз» и знает наизусть. Дрю Бэрримор, в любви к которой я не упускаю случая признаться, нравится ей сильно меньше.
– А что молодой человек? Стесняешься ему признаться, что любишь Джей Ло?
– Да нет, так, вообще.
С молодым человеком Оксана встречается уже второй год. Из-за Оксаниного графика встречаться им становится все труднее.
До Джей Ло еще целый час с небольшим. Мы решаем не ждать и идти дальше. Нами движет уже не поиск фильма, а чистый азарт. В «Паризиану» не заходим: в Питере каждый знает, что тамошние стулья – не для кино. В «Колизее» дают «Чикаго», которое завтра получит все свои «Оскары». «Чикаго» как таковое – и уж особенно в компании Оксаны – не вызывает у меня большого энтузиазма. У нее, слава богу, тоже.
Ей не нравится, что там все время поют. Как-то это ненатурально.
У Оксаны очень четкие представления. Ей есть что сказать о войне в Ираке, юбилее Санкт-Петербурга и будущем человечества.
– Ты уже выбрала свой путь? – спрашиваю я ее в тот момент, когда мы, похоже, окончательно зашли в тупик.
– Нет. Все еще не решено, – говорит Оксана. – Все открыто.
И мы решаем вернуться в «Кристалл-Палас». Через промозглую слякоть, мимо «Паризианы» и «Стереокино». Убедительная победа «Госпожи горничной».
– Как тебе работалось с Лукасом? – спрашиваю я. – Подружились вы с ним?
Тут возникает пауза. Пожалуй, первая за всю нашу встречу.
2. Лукас
Как только поезд выходит из тоннеля, мы оказываемся по уши в густом дыму. Только солнце пробивает плотную толщу. Первая реакция: пока мы были в тоннеле, случилась третья мировая война и сейчас за облаком дыма откроются руины. Но это всего лишь туман. Мы едем над морем, точнее, над узким проливом, отделяющим Данию от Швеции.
Оксана, когда узнала, что я еду встречаться с Мудиссоном, сделала круглые глаза: Лукас такой скромный, такой скрытный, ни с кем не встречается, прессу не любит. Но вот он через пару часов вроде должен ждать меня в своем родном городе Мальмё.
Хотя мне надо в Швецию, я прилетел в Копенгаген. Причина проста: Мальмё находится на расстоянии четырех часов езды от Стокгольма, но до него рукой подать из датской столицы. Понятные каждому русскому волнения по поводу транзита и границ напрасны: никаких границ нет, от цели меня отделяет только узкий пролив, туман, 20 минут и около 20 евро.
Мальмё – город на юге Швеции, третий по размеру в стране (265 тысяч жителей), в основном промышленный (первый университет основан в 1998 году). Название происходит от слова, означающего «горы песка». Горы разровнены в двухкилометровый пляж, длиннейший в Европе. В городе есть замок и ратушная площадь с конным памятником какому-то королю в шляпе с пером; какому – не написано, все и так знают. В центре города – кладбище.
Естественно, повсюду брусчатка. Чтобы понять, что это за место, достаточно поймать взгляды, которыми обмениваются проезжающая велосипедистка и прогуливающаяся женщина, с ответной улыбкой чуть не угодившая под колеса. Как будто они вовлечены в тайный заговор жителей тихого провинциального городка, где даже если не знаешь встречного, наверняка знаешь его кузена, а потому улыбаешься всем – как родственникам. Уж чего город в себе не несет, так это чувства опасности. Обязательно не забыть спросить Мудиссона, откуда оно у него берется.
Встречу Лукас мне назначил со смыслом. Пресс-агент сказал, что это его любимое место. Отель «Савой», ресторан Brasseria, Norra Vallgatan 62.
– Я сюда обычно не хожу, – скажет позднее Лукас. – Но у меня к этому отелю личное отношение. Муж моей матери раньше работал тут главным кондитером. Хотя когда он тут работал, я ни разу здесь не бывал. Только слышал истории. Ленин останавливался здесь, когда в 1917 году ехал из Швейцарии через Финляндию в Петроград.
Киссинджер останавливался, шведский король, Улоф Пальме, АВВА. В одном и том же месте, возможно, умирал король, а кто-то на кухне мыл посуду. Отель научил меня разбираться в классовой иерархии. Это место, где разные истории встречаются. Единственное место в городе, откуда видна история.
На Лукасе бурая ветровка с надписью «Triple Five Soul», джинсы, клетчатый шарфик. У него немного припухшие живые глаза. Чем-то он напоминает героя Сэлинджера Холдена Колфилда. Выросший над пропастью во ржи.
В «Савой» Лукас приехал на велике с прикрепленной к переднему колесу коробкой. На коробке написано «Christiania». Явно украдено из супермаркета в одноименном районе Копенгагена, где живут хиппи. В Мальмё, где велосипедный трафик в час пик превышает автомобильный, Лукас живет с женой Коко и двумя сыновьями. Ему нравится жить не в центре, не в гуще всего.
– Думаю, это крайне неправильно, если ты общаешься только с людьми из своего бизнеса, – говорит он. – Можешь превратиться в чью-то копию.
Но в этом городе я не знаю ни одного кинематографиста. Это важно – оставаться в стороне.
Он может себе это позволить. Ему не нужно искать работу или пробивать следующий проект. Всего с тремя картинами в фильмографии – один из самых успешных европейских режиссеров, чьи работы неизменно вызывают фестивальный интерес и собирают достойную кассу (то, что все они были в нашем прокате, об этом тоже свидетельствует). За ним стоит маленькая (но не для Швеции) кинокомпания Memfis («Что-то древнеегипетское, я не знаю почему»), персональный продюсер Ларс Янссон, который его для себя вырастил и ждет каждого написанного им слова, полная уверенность в завтрашнем дне, когда его пригласят в конкурс Каннского фестиваля или номинируют на «Оскар».
Между тем эта провинциальная идиллия, дополненная строгим вегетарианством, – результат побега. И не одного. Побег – главный мотив всей жизни Мудиссона. Он родился неподалеку, в Лунде, который еще меньше Мальмё, даже не в Лунде, а в его пригороде. В Мальмё переехал в восемнадцать, год спустя после того как опубликовал первый сборник стихов.
Он тогда воспринимал себя (и сейчас воспринимает) больше как писателя. Говорит, что пишет хорошо, а снимает всего лишь «о’кей». Когда пишет, глубоко копает в себе, а когда снимает, всего лишь оживляет сценарий. В Мальмё он стал настоящим писателем. Но вскоре этого оказалось мало.
– Я устал писать и устал жить в этом городе, устал от всего. В моей личной жизни дела шли ни к черту. Я просто хотел сбежать. Я понятия не имел, чем хочу заниматься, просто чем-то другим. Мог стать тогда адвокатом или поваром, кем угодно. Мне повезло, что меня приняли в киношколу в Стокгольме. Я подал заявления в кучу заведений, в медицинский, например. Но приняли именно в киношколу. Может быть, я всю жизнь к этому шел, просто не знал этого. Я никогда не хотел быть кинорежиссером.
Пройдет еще несколько лет, и Лукас вернется в Мальмё.
– Мне ужасно хотелось вырваться отсюда. А потом понятно стало, что бежать больше необязательно.
Но и возвращение домой тоже было побегом: на этот раз из толчеи – в тишину.
– Теперь, – говорит он, – я могу просто сидеть в своем кабинете и делать то, что мне хочется: писать. Не сказать, чтобы я находился в центре кинобизнеса. Зато я нахожусь в центре целого мира.
Побег – точнее, его всепоглощающее желание – стал темой его первого фильма «Fucking Amol», снятого в 1998 году и прошедшего по миру под названием «Покажи мне любовь», о любви двух школьниц, возросшей на отвращении к родному fucking Омолю. Выбор девочки в героини от обратного только подчеркивал интимность высказывания: Лукас не хотел, чтобы все знали, что это фильм о нем, поэтому и придумал себе непохожее альтер эго («Я хотел сохранить хоть какую-то дистанцию, любопытство, неловкость – я не хотел знать всего»).
Два года спустя, когда к Мудиссону пришли успех и возможность снимать все что угодно, побег остался – темой второго фильма, «Вместе». На этот раз побег осуществлялся в 1970-х группой разочаровавшихся в обществе шведов – побег в коммуну, живущую натуральным хозяйством и естественным отбором.
Фильм прошел пускай с меньшим, чем «Омоль», но все же успехом. Лукас остался недоволен: фильм приняли за комедию.
– Я не имел этого в виду. Я снимал фильм о попытке выжить. Я никогда не стараюсь никого рассмешить. Я не смешной человек.
И вот опять: девочка, бегущая по мосту. «Это тот же мост, что и в «Омоле», – говорит Лукас. – Не буквально, а символически. Стоишь на мосту над проезжающими машинами – и хочется бежать куда глаза глядят. Или прыгнуть вниз».
Так начинается «Лиля навсегда». Именно этот образ, а не то, что девочка – русская и родилась, согласно вступительному титру, «где-то в бывшем Советском Союзе», – оказался принципиально важным для создания третьего фильма Мудиссона. «Почему она бежит по улице моего родного города? Почему мы так поступаем с ней? Откуда она? Зачем здесь? Куда бежит? Что с ней будет?»
На мосту в родном городе Лукаса девочка оказалась потому, что сбежала от сутенера. Три месяца назад мама бросила ее одну в родном бывшем советском «где-то», уехала с ухажером в Америку.
Тетка выселила из квартиры на какую-то помойку. Лучшая подруга предала – выставила ее шлюхой перед всей школой. Денег не было. Пришлось идти на панель. А славный парень, подставивший плечо, оказался снабженцем шведских педофилов. Им нравятся маленькие русские девочки.
Лукас на 6,25 процента русский. Его прапрабабушка была русской. Если родители – по 50 процентов, то прапрабабушка получается 6,25. «Немного, прямо скажем», – смеется он. Прародительница уехала из России в Швецию в 1860-1870-х. Больше Лукас о ней ничего не знает. Зато видел фотографию дамы с собачкой – это была она. По-русски Лукас умеет говорить «курица», «мясо» и еще с десяток похвал («Прекрасно!», «Здорово!»), которые он выучил, чтобы подбадривать актеров после каждого дубля.
С Россией Лукаса связывает глубокое чувство, которое он не хочет анализировать. В России он впервые побывал в 1988-м, два месяца путешествовал между Москвой, Киевом и Ленинградом.
– У меня в Москве возникло странное ощущение. Как будто я вернулся домой и одновременно не хочу там быть, хочу сбежать, мне страшно.
В детстве Лукас всегда болел за советскую хоккейную сборную. За что одноклассники-шведы его вряд ли щадили.
По-настоящему «пробить» его мне удается только однажды, когда я говорю, что вчера вечером сидел в квартире Лили Брик и читал нежные надписи, сделанные Пикассо и Шагалом. Лукас меняется в лице.
– Не может быть! – говорит он тихо. – Я же Лилю назвал в честь Лили Брик. Ну… отчасти. Лиля и Володя.
И правда. За Лилей в фильме по пятам ходит 12-летний мальчик Володя, которого играет Артем Богучарский. Приезжай, говорю, я тебя туда отведу.
– Нет, не смогу, – говорит. – Стесняюсь.
Что Лиля – русская, вначале было неочевидно. Было понятно, что она откуда-то из Восточной Европы, из бывшего СССР, необязательно из России. Лукаса всегда интересовали рушащиеся империи. В детстве он увлекался историей Древнего Рима. Бродишь по руинам и воображаешь, как тут все было.
Подходящую натуру имперских руин нашли в Эстонии. Потому что там производственные условия всех устраивали.
И еще потому, что треть населения Эстонии – русские.
– В Эстонии есть места, где в основном живут русские, и там высочайший уровень безработицы, СПИДа, наркомании, насилия, – говорит Лукас. – На востоке Эстонии прогрессия распространения СПИДа – высочайшая в мире. И 80 процентов населения там – русские. У многих из них нет никакого гражданства, живут, как в вакууме, затерянные в пространстве. Мы в Швеции еще 15 лет назад ничего так не боялись, как советских подлодок. А «Лилю» в Эстонии, в Палдиски, снимали в «Пентагоне» – бывшей школе подводников. Там не было ничего. Пусто. Как на кладбище.
Поняв, что никакого другого фильма он снимать не будет, Мудиссон начал писать сценарий. Сначала в нем действовал Иисус Христос; он бродил по городу вместе с Лилей. Потом Иисус принял обличье Володи, которого бьет отец. На вопрос, почему в фильме снова, уже в третий раз, действуют дети, а в центре внимания девочки, Лукас отвечает не очень искренне: «Мальчики-проститутки не так хорошо продаются».
Есть и более серьезный ответ.
В киношколе Лукас писал жесткие абсурдистские сценарии, в которых происходило много чудного и все вертелось вокруг него самого. Но потом у него родился сын, и его взгляд на мир изменился. Он переписал уже готовый сценарий «Омоля», который начинался с того, что две девочки убивают соседа. Ему перестал быть интересен собственный внутренний мир, ему стали интересны разговоры подружек в спальне, когда их никто не слышит, – о чем они говорят? Что их волнует? Именно эта интонация и стала для Лукаса ключевой: он не наблюдает за тинейджерами, он участвует в их беседе. Он помнит, как они чувствуют. Говорит, что, возможно, еще раз вернется к этой теме, но больше – вряд ли: наступает возраст, когда забываешь, каким одиночество бывает в 16 лет. Сейчас Лукасу 34. «Лилю» он называет сестрой «Омоля». Она действительно во многом похожа на брата. Кроме одного, главного: по замыслу режиссера получилось, что на этот раз ему предстояло участвовать в беседе тинейджеров, языка которых он не понимал.
Дописав сценарий, Лукас отправился в Россию. Нужно было найти Лилю. Ему снова, как и в первый раз, было страшно.
3. Вместе
– Да я просто по коридору на «Мосфильме» шла, – говорит Оксана.
Так часто бывает. Идешь по коридору, тебя затаскивают в какую-то комнату пробоваться – и к вечеру ты уже звезда. Впрочем, у Оксаны все было не совсем так.
К тому моменту Лукас уже побывал в Эстонии и Латвии, впереди у него был еще Питер. К подбору актеров он относится очень серьезно. Говорит: «Найти правильных актеров – это, возможно, самое главное для меня как для режиссера. Вообще-то, я думаю, что самый главный в кино – это сценарист. Второй по счету – актер. Только потом – режиссер».
В Прибалтике Лукас искал только русскоязычных актеров. Ему нужно было меньшинство, даже среди бывшего меньшинства. Совсем отколотые обломки империи.
При кастинге Лукас использует метод импровизации. Это хороший способ узнать, у кого особая энергетика, кто умеет расслабиться и просто быть.
Оксана Лукасу сразу не понравилась. Понравилась, но не очень.
Фильм «Сестры» к тому времени он уже видел, но по-русски, без перевода, так что не очень понял – что к чему. К тому же Оксана в фильме играет сдержанно, замкнуто. Он не узнал, есть ли в ней необходимая сила эмоций. К тому же она там совсем маленькая. Просмотр «Сестер» не помог Лукасу.
При первой встрече ему понравилось, как Оксана себя держала. Сразу было видно, что в ней есть что-то особенное. Что перед тобой сильная личность. Но как актриса она его не полностью убедила. Ему показалось, что она играла вполсилы.
Когда я спрашиваю, какая у него была главная проблема с Оксаной, он не задумываясь отвечает: «Главная проблема талантливых людей – их талант. У Оксаны очень натуральный талант. И она не хочет расходовать его зря. Кастинг для нее был зря, и она не сильно старалась».
С Оксаной, по рассказам Лукаса, бывает трудно. Она может сказать: «Не могу сыграть эту сцену». И это не трудная сцена. Действительно трудную сцену она сыграла не моргнув, а тут – простейшая вещь.
Но Оксана не хочет. Ей скучно. Может быть, ей нужно сопротивление материала. А может, просто лень.
– По-человечески я ее хорошо понимаю. Я и сам немного такой. Когда я снимаю сцену, где машина переезжает с места на место, мне все равно. Так и она, когда ей надо просто поднять телефонную трубку и что-то сказать, ей неинтересно. Это прекрасно: вот личность, которая умеет за себя постоять, и если чувствует, что это скучно, не побоится так и сказать. Но работать с этим нелегко.
Не вполне убежденный Мудиссон продолжал смотреть актрис.
– Он очень долго думал. Очень долго, – тянет Оксана.
А потом, когда придумал, действовал стремительно. Контракт они с мамой дочитывали ночью перед отъездом в Швецию.
– Что же все-таки заставило вас вернуться к Оксане? – спрашиваю я Лукаса.
– Она оказалась лучшей, – просто говорит он. – Simply the best.
В Эстонии, в Палдиски, Оксане было плохо. Ужасно, как она говорит.
– Номер с диваном, как в тюрьме. Пауки на стенах, трубы шумят.
Лукасу в Эстонии было еще хуже. Начав снимать, он понял, что видит перед собой не живых детей, а актеров, которые произносят кем-то другим написанный текст. Получалось скованно и ненатурально. Тогда он сказал: давайте импровизировать. Говорите что хотите. И сцена ожила. Но какой ценой: режиссер понятия не имел, о чем актеры говорят в кадре.
– И тут я от бессилия просто лег на спину, прямо в лужу. Я лежал в грязи, смотрел в небо и думал: может, мне уехать обратно домой, в Швецию, и забыть про все это? Я не контролирую ситуацию. Я не знаю, что происходит. И в эту секунду я принял решение. Перестать контролировать то, что происходит. После этого весь опыт создания фильма превратился для меня в американские горки. Но этот фильм можно было снять только так.
Оксане тоже непросто было работать с Лукасом. Это ее второй режиссер; Сережа был мягче, разговаривал. Лукас – скрытный, закрытый. Со странностями. Ничего не объяснял. Я говорю: «Оксана, ну вот там же есть всякие неприятные сцены, насилие и прочее, помогал тебе Лукас в них сниматься, тяжело тебе было?»
– Ну особенно тяжело-то мне не было, – улыбается Оксана.
– Меня все-таки щадили.
В фильме действительно есть неприятные сцены. Лилю бьют, Лилю насилуют, Лиля проходит через полк шведских мужчин. Фильм начинается с душераздирающей сцены отъезда матери и оттуда движется только вниз. Это его четкая драматургия – падение. Когда я спрашиваю Лукаса, не страшно ли ему было, что фильм будет невыносимо смотреть, он отвечает, что всегда относился к Лиле как к реальному человеку, а не персонажу.
– Я всегда чувствовал: это не может быть слишком мрачно для экрана, если бывает в жизни. Я всего лишь старался не отставать от Лили, быть постоянно рядом. Все время смотреть ей в глаза. И чтобы зрители смотрели ей в глаза. Поэтому в фильме есть кадры, когда Лиля смотрит прямо в камеру.
Отсюда и ракурс, выбранный Лукасом для секса и насилия. Происходящее порой крайне жестоко. Но не показано ничего. Изнасилование происходит за закрытой дверью ванной. Полк мужчин, усердных в отжимании, снят с точки зрения Лили, так что Оксана на съемке вообще не присутствовала; на ее месте лежал оператор.
– Я пытался охранять, как мог, не только Оксану, но и Лилю. Она для меня живой человек, и я не хотел, чтобы зрители видели ее глазами этих мужчин. Даже если бы это было о’кей – показать голой Оксану, хотя это, естественно, не было о’кей, я все равно не стал бы показывать голой Лилю. Вы меня понимаете? Я не хочу использовать Лилю, как ее используют эти мужчины. Не хочу участвовать в эксплуатации. Я хочу защитить ее.
Но защищать, конечно, приходилось прежде всего не Лилю, а Оксану. Перед ним была 14-летняя девочка, моложе, чем он изначально рассчитывал. Лукас не хотел, чтобы она до конца понимала, о чем он снимает фильм. Именно поэтому он мало что с ней обсуждал – просто ставил конкретные физические задачи: что ты чувствуешь, когда уходит мама? что ты чувствуешь, когда тебя бьют?
Мама Оксаны, кстати, в отличие от мамы Лили, никуда не уходила. «Это хорошо, – говорит Лукас, – что в ролях уличных подростков мы снимали детей из хороших семей. Куда бы они потом пошли? Обратно на улицу? Я бы не смог так поступить».
Дело было не в матери Оксаны – на этом сходятся и Лукас, и Оксана. С мамой Оксана явно дружит. Мама представляется по телефону: «Катя», – сама еще наверняка молодая женщина. Они вместе читали сценарий. Потом обсуждали все с Лукасом, обговаривали. Лукасу было важно установить четкие правила – и для Оксаны, и для мамы. Это мы можем показывать, это – нет.
– Я ей сразу сказал: ты уж извини, но мы будем относиться к тебе как к ребенку. Конечно, ей это не понравилось.
Да чему уж тут нравиться? Они вместе сделали хороший фильм, который производит большое впечатление и завоевывает призы, жесткий фильм на очень взрослую тему, и это она – там, на экране, со всеми этими шведами, в незнакомой стране, без языка. А он говорит: ребенок. На мой вопрос, подружились ли они с Лукасом, Оксана так четко и не ответила, но получается, что не очень. Близости какой-то человеческой между ними так и не возникло. Сейчас они никак не связаны, Лукас не пользуется электронной почтой, сидит в своем дико далеком отсюда Мальмё и пишет новый сценарий для других актеров.
Этот опыт закончен, и надо двигаться дальше.
Мы и движемся – по вечернему Невскому. «Госпожой горничной» Оксана осталась довольна. «Это же любовь! – объясняет она. – Я, конечно, слезу пустила. В нескольких местах». Джей Ло нравится мне меньше, чем Оксане, но мы оба соглашаемся, что она выглядит крупновато. «Здоровенная», – говорит Оксана.
Мы приближаемся к Московскому вокзалу. Оксане хочется погулять. Одной, как я не сразу соображаю. «Госпожу горничную» надо еще пережить. Коротко прощаясь, я ясно понимаю, что этот опыт закончен и для Оксаны. Лиля не навсегда. Оксана уходит, и, глядя вслед удаляющейся белой дубленке, я уже не могу разобрать: от Лукаса или от меня.
Lilypichu раскрывает ключевую вещь, которую она изменила бы после распада SleightlyMusical время снова.
Поклонники OfflineTV и интернет-сообщество оказались втянутыми в публичный раскол между двумя звездами Twitch, который вылился в социальные сети после серии субтвитов от Имане «Pokimane» Анис и Федерико «Fedmyster» Гайтана.
Вскоре после этого, 11 ноября, LilyPichu, казалось, хотя бы частично подтвердил слухи. Двумя днями позже Альберт Чанг признался, что изменял своей тогдашней девушке, и эта новость взорвала Интернет.
Instagram: Альберт ЧанЛили и Альберт были вместе в течение двух лет до их публичного разрыва в ноябре прошлого года.[имя объявления = «статья1»]
Однако, по словам звезды Twitch, исходные субтвиты и комментарии обеих сторон по этому вопросу для своих поклонников вызвали вихрь общественного внимания.Все хотели знать, что происходило за кулисами.
Именно об этом интересе, а также о огромной негативной реакции, которую вскоре после этого испытали Чанг и Сара «Очищенный от авокадо» Ли, Лилипичу признается, что сожалеет о ней больше всего.
[имя объявления = «статья2»]
«Это было очень публично, все слышали об этом, даже мои родители… об этом было множество видео и тредов, люди писали мне сообщения, спрашивая об этом, и все это стало настолько ошеломляющим», — рассказала она доктору Каноджиа на Здоровый Геймер.
«[Внимание] было вызвано тем, что мы были очень публичной парой — псевдо-знаменитостью, хотя мне не очень нравится это слово — и поскольку мы были публичной парой, он был во всем моем содержании, и мы вместе делали музыку. и сотрудничали вместе».
YouTube: SleightlyMusicalChang и Сара Ли подверглись резкой критике вскоре после того, как новости начали распространяться в социальных сетях.[имя объявления = «статья3»]
Лили рассказала, что впервые узнала, что ее парень встречается с Ли за ее спиной, когда съемочная группа OfflineTV отдыхала в Японии.Поскольку ее не было дома, она опубликовала простое заявление и попыталась разобраться с этим в частном порядке.
Новость взорвалась. Без каких-либо ключевых фигур, помимо письменных заявлений и коротких фрагментов информации в твитах, сообщество Лили быстро набросилось на Альберта, заполнив его Instagram и Twitter ненавистными сообщениями.
[имя объявления = «статья4»]
«Если есть что-то, что я мог бы изменить в расставании, так это попытаться сделать его более личным и расстаться красиво», — сказала звезда Twitch.
«Вместо этого все знают об этом, и мне плохо, потому что он тоже получил много ненависти. Я не думаю, что кто-то заслуживает такого количества ненависти, даже если мы расстались… Я не хотел, чтобы это взорвалось, и мне неловко из-за этого».
Теперь, спустя два месяца, Лили все еще ищет способы «уйти» от драмы и публично потерять своего парня, с которым прожила два года.
«Мне все еще очень грустно», — добавила она. Мне грустно, потому что я хочу, чтобы этого не произошло, и я хочу, чтобы все могло вернуться на круги своя, но я знаю, что так больше никогда не будет.Бывают дни, когда я думаю: «Хорошо, я в порядке», но иногда это просто больно».
Чанг еще не прокомментировал свои действия, кроме своего заявления от 13 ноября. Он не публиковал сообщения в Twitter или Instagram в течение последних 15 недель, а его последняя загрузка на YouTube «10 Years of League of Legends Music» была опубликована 31 октября.
Шум времени / TNT: 2011
Я пишу книгу о русском еврейском писателе Исааке Бабеле, который считал, что искусство может служить твердым внутренним ядром личности, что сила искусства достаточна, чтобы искупить насилие, революцию и все возможные человеческие проступки против мораль, вера, верность и простое человеческое сочувствие.
Такое отношение было довольно типичным для того поколения художников-авангардистов, к которому он принадлежал, мужчин и женщин, получивших известность как поэты, писатели, художники до революции 1917 года, но чья карьера созрела в советское время. Хотя и в менее крайней форме, интеллектуалы и в России, и на Западе, в том числе и я, несут в себе пережитки этого отношения или, вернее, веры.
Погружение моего биографа в это мировоззрение сделало меня еще более интересным посмотреть, хотя бы для ночного отдыха, последний мини-сериал HBO «Милдред Пирс», первоклассный мыльный сериал о американка из Лос-Анджелеса 1930-х годов, в некоторой степени смоделированная по одноименному фильму 1945 года с Джоан Кроуфорд в главной роли.Несмотря на то, что в нем используются атрибуты Америки времен Великой депрессии, фильм режиссера Тодда Хейнса «Милдред Пирс» рассказывает нам историю об американской мечте, когда она рухнула с вершины иррационального изобилия к своему падению во время Великой рецессии, ходячая рана, самоистязание.
Лекарство США наших дней.
Секрет успеха тех, кто принадлежал к этому восходящему классу, заключался в их способности воспользоваться случайной возможностью, предлагаемой динамичным обществом и экономикой того времени, и мелодрама, телесериал того времени, должна была преподать нравственный урок. . Мелодрамы отличаются от трагедий тем, что они обещают хорошую жизнь, если персонажи исправятся, а трагедии и их кинематографические эквиваленты нуар этого не делают.Например, глубоко нуарный сериал «Закон и порядок» начинается с волчьего воя и заканчивается на ноте воющей поэтической несправедливости, как в трагедии, финальным кадром черного экрана с два односложных имени продюсера сериала, Дик Вольф. На подсознательном уровне они рифмуются с архетипическим односложным сочетанием «fuck you», каждое слово произносится выразительно, сжатый и эффективный диагноз состояния человека, рассматриваемый через призму трагедии или фильма нуар. «Милдред Пирс», несмотря на два дополнительных слога, резонирует с жанр нуар, но только до определенного момента.
В целом она не выходит за рамки мелодрамы и несет моральный посыл. Именно своеобразие этого морального послания, возможно, наводящего на мысль об изменении культурного Zeitgheist, побудило меня изложить эти несколько мыслей на бумаге. Первое такое послание состоит в том, что добро — пляжный домик, брось все предостережения на ветер — секс, секс и секс не только переоценены, но и почти смертельны, особенно для матери маленькой девочки. Пока Милдред развлекается с Монти, ее младшая дочь внезапно попадает в больницу с пневмонией и умирает вскоре после того, как в больницу прибывает ее сексуально пресыщенная мама.Хороший секс, в том числе куннилингус в исполнении Монти позже, когда они возобновляют свои отношения, также вреден для бизнеса, поскольку он затуманивает суждение Милдред, обрекая ее в конечном итоге на финансовую и эмоциональную гибель. Второе моральное послание должно дать паузу амбициозному среднему классу. родители, которые прививают своим детям желание выйти за границы своего класса.
Сама Милдред, подвижный отпрыск гаражного механика, программирует свою дочь — с помощью уроков музыки, концертов, вдохновляющих мелодий и постоянного обмена сообщениями на подсознательном уровне — на стремление к статусу высшего класса.В результате получается молодая женщина, которая не уважает изобретательность и усилия, которые ее мать вложила в благополучие своей семьи, и крайне презирает такие добродетели среднего класса, как скромность, целомудрие, бережливость, трудолюбие и тому подобное. Наконец, Оставляя лучшее напоследок, сериал наносит сокрушительный удар по вере среднего класса в искупительную силу искусства. Вида Пирс, своенравная и отчужденная дочь Милдред, вдруг обнаруживает, что обладает редким даром колоратурного сопрано и без, кажется, особых усилий делает блестящую певческую карьеру (в фильме 1945 года нет и намёка на эту сюжетную линию).Тренер и дирижер Виды, итальянский маэстро из Старого Света, пытается разубедить наивную американку Милдред в ее вере в то, что великий артистизм Виды искупил подлость ее дочери и позволит им помириться.
Как маэстро выражается со своим голливудским итальянским акцентом, Вида — это «ядовитая змея» привлекательной окраски, существо, которым можно любоваться как экспонатом в зоопарке, но ни при каких обстоятельствах нельзя забирать домой. Увы, эта старосветская, европейская мудрость остается глухой (как это произошло в Европе среди тех, кто не мог поверить, что наследники Гёте и Бетховена будут руководить массовыми истреблениями).Вскоре после этого следует примирение между матерью и дочерью. Он венчает Филармонию Лос-Анджелеса, весь в золоте, парче и красном бархате, буржуазный эквивалент королевского двора, о котором так мечтает буржуазия. Позолотив лилию, Вида представляет собой представление всей жизни, в том числе поет колыбельную своей матери на бис. Милдред поражена и продолжает забирать ядовитую змею домой.
Теперь Милдред настроена на то, чтобы все потерять, и она продолжает делать это стремительно. Вскоре после этого ее инвесторы противостоят ей и угрожают банкротством, если она не вернет корпоративные деньги, которые она вложила в Виду.
Она мчится к себе домой, уже не в прозаический Глендейл, а в высокопарную Пасадену своего нового мужа Монти, и обнаруживает Виду, да, в постели Монти.
Мелодрамы не могут заканчиваться на трагической ноте, и в финальном отрезке Милдред снова собирает осколки, не все на дальний план, но достаточно, чтобы встать на ноги, повторно выйти замуж за первого мужа и еще раз отправить дочь упаковка. На последнем кадре она и ее муж, наконец разочаровавшись, лечат свою боль крепкими напитками.
Что любовь, даже материнская любовь, не говоря уже о сексе, оказывается опасной иллюзией, а ловушка — мелодраматическим посылом еще старше Джейн Остин. Но использовать одну и ту же кисть, чтобы смолить и стремление к восхождению, и высокое искусство, открывает новую страницу в анналах буржуазной драмы. Режиссер Майкл Кертис, кажется, призывает своих зрителей забыть о вертикальной мобильности и не сильно переживать по поводу отсутствия поддержки искусства, поскольку оно не способствует нравственному оздоровлению общества, а может быть, даже приводит к обратному результату.
Он прав, конечно, в том, что отделяет красоту от правды и справедливости, но я лучше останусь с Исааком Бабелем и ошибусь, чем окажусь прав в привычной для среднего класса Глендейлской ложе режиссера Кертиса без даже иллюзии выхода, кроме как через шею из бутылки ликера.
Как пересадить лилию-сюрприз | Домой Руководства
Автор: Морин Мэлоун Обновлено 30 октября 2020 г.
Лилия-сюрприз (Lycoris squamigera) получила свое название за необычный стиль цветения.Листва растения растет весной, но затем отмирает, прежде чем цветочные стебли вырастают и расцветают летом и осенью. Этот цветок вынослив в зонах с 5 по 9 Министерства сельского хозяйства США и также известен как лилия воскрешения, волшебная лилия или обнаженная дама. Лилии-сюрпризы плохо переносят пересадку, но при должном уходе и внимании перенесут переезд.
Когда пересаживать
Несмотря на то, что пересаживать лилии-сюрпризы обычно не рекомендуется, бывают случаи, когда цветы нужно пересаживать.
Они предпочитают полное солнце полутени и требуют хорошо дренированной почвы с большим количеством органического материала.
Если условия в вашем саду изменились, вам может понадобиться переместить луковицы в лучшее место. Например, если дерево растет и полностью затеняет лилии, или почва уплотняется и вода начинает скапливаться вокруг луковиц, вам следует переместить лилии в новое место в саду.
Эти цветущие летом луковицы распространяются отводками луковиц, сообщает Ботанический сад Миссури. Такое деление придает вашему саду естественный вид, но со временем они станут переполнены, и вам нужно будет выкопать и проредить луковицы, чтобы они могли продолжать расти.По данным Университета штата Небраска, вы должны делать это не реже одного раза в пять лет.
Пересадка лилии-сюрприза
Два раза в году луковицы начинают впадать в спячку, и вы можете успешно пересадить лилию-сюрприз. Первый — весной, после появления листвы, — советует Кооперативная служба распространения знаний Университета Арканзаса.
Второй раз пересаживают осенью, когда цветки начинают отмирать.
Убедитесь, что вы выбрали место для пересадки лилии с полным солнцем и богатой, хорошо дренированной почвой.Как только вы вынете луковицы, вы захотите пересадить их без промедления, советует Университет штата Айова.
С помощью кельмы разрыхлите почву вокруг луковиц. Аккуратно вставьте шпатель под луковицы и поднимите их из почвы, советует программа PennState Extension Master Gardener Program. Отделите луковицы и выбросьте все луковицы, которые сгнили. Посадите луковицы на новом месте на той же глубине, на которой они росли, на расстоянии 6 дюймов друг от друга.
Уход за лилиями-сюрпризами и соображения
Лилии-сюрпризы чувствительны к перемещению, поэтому не беспокойтесь, если они не зацветут в течение первого или двух лет после пересадки, советует Кооперативная служба распространения знаний Университета Арканзаса.Эти растения неприхотливы в уходе, но требуют определенного ухода.
Регулярно поливайте луковицы, но избегайте переувлажнения, которое может привести к загниванию луковиц. Летом лилиям-сюрпризам требуется меньше воды, когда листва отмирает. В зимнее время добавьте слой мульчи поверх луковиц, чтобы сохранить тепло почвы и предотвратить травмы от холода.
Эти цветы не подвержены болезням или вредителям, но всегда рекомендуется дезинфицировать садовые инструменты, чтобы предотвратить распространение болезней в вашем саду.Перед пересадкой продезинфицируйте совок, протерев его лизолом или другим бытовым чистящим средством, советует Университет Флориды IFAS Extension.
При пересадке имейте в виду, что корни лилии-сюрприза ядовиты и могут вызвать проблемы при употреблении в пищу. Уровень токсичности классифицируется как низкий, а употребление корней вызывает тошноту, рвоту, диарею, боль в животе, чрезмерное слюноотделение и озноб, сообщает Cooperative Extension Университета штата Северная Каролина.
Леди Макбет Мценского уезда
Если «Леди Макбет Мценского уезда» является наиболее известным из произведений Николая Лескова за пределами России, то во многом благодаря опере Дмитрия Шостаковича, поставленной по ней в 1934 году.
Как и советские критики того времени, Шостакович видел в героине воплощение протеста против коррумпированного и отупляющего буржуазного общества и, следовательно, оправданных в своих действиях, если не совсем невинных. Чтобы сделать это чтение более убедительным, он исключил третье и самое ужасное из ее преступлений. Анджей Вайда не зашел так далеко в своей киноверсии , «Сибирская леди Макбет» (1962), , но он сделал третью жертву эгоистичным и манипулятивным маленьким существом и, следовательно, «заслуживающим» своей участи.История Лескова не допускает таких упрощающих социальных объяснений. Это драматическое изображение аморальной, двусмысленной, стихийной силы сексуальной страсти, столь же интенсивной в своем жаре, как и в своем холоде. По стилистической прямоте и повествовательной концентрации она уникальна среди его произведений. Он написал ее в гостях у родственников в Киеве, где ему выделили место в карцере университета. Позже он описал, как его волосы встали дыбом, когда он работал над ними один в этом неожиданном месте, и поклялся, что никогда больше не будет описывать такие ужасы.
Рассказ, один из самых ранних произведений Лескова, впервые был опубликован в журнале Достоевского Эпоха в 1865 году . Ричард Пивер
От первой песни щеки заливает румянец.
— поговорка
Глава первая
В наших краях иногда попадаются такие персонажи, что, сколько бы лет назад ты ни встречался с ними, никогда не сможешь вспомнить их без внутреннего трепета. К числу таких персонажей принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая однажды страшную драму, после которой наши господа, по чьей-то счастливой фразе, стали называть ее Леди Макбет Мценского уезда .
Катерина Львовна не родилась красавицей, но была женщиной очень приятной внешности. Ей было всего двадцать три года; невысокого роста, но стройный, с шеей, точно высеченной из мрамора, круглыми плечами, крепкой грудью, тонким прямым носиком, живыми черными глазами, высоким и белым лбом и очень черными, почти иссиня-черными волосами. Она была из Тускара Курской губернии и была отдана замуж за нашего купца Измайлова не по любви и не по какому влечению, а просто так, потому что Измайлов прислал сваху делать предложение, а она была бедная девушка и не могла выбрать ее. женихи.Дом Измайлова был не последним в нашем городе: торговали белой мукой, держали в уезде большую арендованную мельницу, за городом имели сады, а в городе хороший дом. Как правило, это были зажиточные купцы. К тому же семья была очень маленькая: тестю, Борису Тимофеичу Измайлову, было уже под восемьдесят, давно вдовец; сыну его, Зиновию Борисычу, мужу Катерины Львовны, было чуть больше пятидесяти; потом была Катерина Львовна, и все. За пять лет замужества Катерины Львовны с Зиновием Борисычем детей у нее не было.Не было у Зиновия Борисыча детей и от первой жены, с которой он прожил лет двадцать, прежде чем овдовел и женился на Катерине Львовне. Он думал и надеялся, что Бог даст наследника его купеческого имени и капитала от второго брака; но в этом ему опять не повезло с Катериной Львовной.
Бездетность эта очень огорчала Зиновия Борисыча, и не только Зиновия Борисыча, но и старого Бориса Тимофеича, и даже саму Катерину Львовну очень огорчала.Во-первых, неимоверная скука в купеческой запертой башне, с ее высокими стенами и бегущими сторожевыми псами, не раз доводила купеческую молодую жену до одурения, и она была бы рада, бог знает как радостно нянчить маленького ребенка; а с другой стороны, ей тоже надоели упреки: «Зачем выходить замуж, что толку выходить замуж; зачем связывать судьбу человека, бесплодная женщина?» — точно она действительно совершила какое-нибудь преступление против своего мужа, и против своего тестя, и против всего их честного купеческого семейства.
При всей своей легкости и изобилии жизнь Катерины Львовны в доме ее тестя была самой скучной. В гости она ходила очень мало, а если и ходила с мужем к его купеческим друзьям, то тоже не радость. Все они были строгие люди: следили, как она сидит, и как ходит, и как стоит. Но у Катерины Львовны был пылкий характер, и когда она жила в бедности молодой девушкой, она привыкла к простоте и свободе, бегая к реке с ведрами, купаясь под пирсом в одной рубашке или бросая шелуху подсолнуха. через садовую калитку на проходившего мимо молодого человека.Здесь все было иначе. Свекор с мужем вставали как можно раньше, пили чай в шесть часов и занимались своими делами, а она одна слонялась из комнаты в комнату. Везде было чисто, везде было тихо и пусто, перед иконами сияли лампады, и нигде в доме не было живого звука, человеческого голоса.
Катерина Львовна бродила и бродила по пустым комнатам, начинала зевать от скуки и поднималась по лестнице в свою супружескую спальню в маленьком высоком антресоли.Там тоже она сидела, смотрела, как пеньки вешали или муку высыпали у амбара, — опять начинала зевать, и ей это было приятно: засыпала на часок-другой, потом просыпалась — опять та же русская скука, скука купеческого дома, от которой, говорят, и повеситься можно было бы с удовольствием. Катерина Львовна не была любительницей чтения, да к тому же в их доме не было книг, кроме житий киевских святых.
Катерина Львовна прожила скучную жизнь в богатом доме своего тестя в течение пяти лет замужества с нелюбовным мужем; но, как это часто бывает, никто не обратил ни малейшего внимания на эту ее скуку.
Глава вторая
Шестой весной замужества Катерины Львовны прорвало плотину мельницы Измайловых. В это время, как нарочно, на мельницу было свезено много работы, и брешь оказалась огромной: вода ушла под нижний порог, и заткнуть ее вслепую было невозможно. Зиновий Борисыч со всей округи сгонял людей на мельницу и сам постоянно там сидел; дело в городе вел один старик, и Катерина Львовна целыми днями томилась дома в полном одиночестве.Сначала ей было еще скучнее без мужа, но потом ей показалось еще лучше: она чувствовала себя свободнее сама по себе. Ее сердце никогда по-настоящему не болело за него, а без него над ней было по крайней мере одним командиром меньше.
Однажды Катерина Львовна сидела у окна в своем верхнем этаже, зевала, зевала, ни о чем особо не думая, и ей наконец совестно стало зевать. А погода на дворе была такая чудесная: теплая, светлая, веселая, и сквозь зеленую деревянную решетку сада с ветки на ветку на деревьях порхали разные птицы.
«Что, собственно, я зеваю?» подумала Катерина Львовна. — Я мог бы, по крайней мере, встать и пойти прогуляться во дворе или прогуляться в саду.
Катерина Львовна накинула старую булатную куртку и вышла.
На дворе было так светло и воздух так бодрил, а на галерее у амбаров такой веселый смех.
«Чему ты так рад?» — спросила Катерина Львовна приказчиков тестя.
— Видите ли, милейшая Катерина Львовна, мы взвешивали живую свиноматку, — отвечал старый приказчик.
«Что сеять?»
— Вот эта свинка Аксинья, которая родила сына Василия и не пригласила нас на крестины, — смело и весело сказал ей молодец с красивым, дерзким лицом, обрамленным черными как смоль кудрями, и едва отросшей бородой. .
В это время из висевшей на бревне мучной кадки выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.
— Изверги, холеные черти, — выругался повар, пытаясь ухватиться за железную балку и вылезти из качающейся кадки.
– Весит до обеда фунтов двести пятьдесят, а раз сена съест, то весов не хватит, – опять объяснил красавец-молодец и, опрокинув кадку, вывалил кухарку на мешковину. свалены в углу.
Женщина, игриво ругаясь, начала приводить себя в порядок.
«Ну и сколько я могу весить?» Катерина Львовна пошутила и, взявшись за веревки, ступила на доску.
— Сто пятнадцать фунтов, — сказал все тот же красивый молодой Сергей, бросая гири на весы.»Удивительный!»
«Что удивительного?»
«Что вы больше ста фунтов весите, Катерина Львовна. Я полагал, что человек может носить тебя на руках целый день и не устать, а только почувствовать удовольствие, которое это ему доставляет.
«Что, ты имеешь в виду, что я не человек или что-то в этом роде? Вы бы наверняка утомились, — ответила Катерина Львовна, слегка покраснев, не привыкнув к таким разговорам и чувствуя внезапный прилив желания раскрепоститься и наговорить вдоволь веселых и шутливых слов.
«Боже, нет! Я бы довез тебя до счастливой Арабии, — ответил Сергей на ее замечание.
— Сбился ты, юноша, — сказал крестьянин, разливая. «Что делает нас тяжелыми? Наше тело дает нам вес? Наше тело, милый мой, ничего не значит на весах: наша сила, это наша сила дает нам вес, а не тело!
— В девичестве я была ужасно сильна, — сказала Катерина Львовна, опять не удержавшись. «Не каждый мужчина мог победить меня».
– Ну, тогда вашу руку, сударыня, если это правда, – попросил красавец.
Катерина Львовна сконфузилась, но протянула руку.
«Ай, колечко, болит, отпусти!» Катерина Львовна заплакала, когда Сергей сжал ее руку в своей, а она свободной рукой толкнула его в грудь.
Молодой человек отпустил руку своей любовницы, и ее толчок отбросил его на два шага назад.
– М-да, а ты посчитал, что она просто женщина, – удивленно сказал мужичок.
– Тогда, допустим, поборемся, – возразил Сергей, откидывая кудри.
– Ну, продолжайте, – ответила Катерина Львовна, просияв, и вскинула локти.
Сергей обнял молодую любовницу и прижал ее упругие груди к своей красной рубашке. Катерина Львовна только хотела пошевелить плечами, но Сергей поднял ее с пола, взял на руки, сжал и осторожно усадил на опрокинутую мерную кадку.
Катерина Львовна даже не успела проявить свою хваленую силу. Поднявшись из бадьи, вся красная, она поправила свалившуюся с плеч кофту и тихонько двинулась из амбара, но Сергей лихо закашлялся и закричал:
«Вперед, блаженные оболтусы! Налейте, смотрите остро, двигайтесь вперед; если есть плюс, тем лучше для нас.
Как будто он не обратил внимания на то, что только что произошло.
— Юбкою погоняет, проклятый Серёжка, — говорила кухарка Аксинья, плетясь за Катериной Львовной. «У вора есть все — рост, лицо, внешность. Какую бы женщину ты ни любил, подлец сразу знает, как ее задобрить, и он ее задабривает и вводит в грех. А он изменчив, негодяй, так изменчив!
«А ты, Аксинья. . ». — сказала молодая барыня, шедшая впереди нее, — то есть ваш мальчик, он жив?
«Он есть, милый, есть — что с ним может случиться? Всякий раз, когда они не нужны, они живут.
«Где ты его взял?»
– Эээ, только от того, что пошалил, – ведь ты же среди людей живешь, – от того, что пошалил.
– Давно ли он у нас, этот молодой человек?
«Кто? Вы имеете в виду Сергея?
«Да».
«Около месяца. Он работал у Копчоновых, да барин его выгнал». Аксинья понизила голос и договорила: «Говорят, он сам с любовницей занимался любовью. . . Посмотрите, какой он смельчак!»
Глава третья
Над городом нависли теплые молочные сумерки.Зиновий Борисыч еще не вернулся с плотины. Свекра, Бориса Тимофеича, тоже не было дома: он пошел на именины к приятелю и даже сказал, чтобы его к ужину не ждали. Катерина Львовна от нечего делать рано поела, отворила окно в своей комнате наверху и, прислонившись к оконной раме, чистила семечки. На кухне поужинали и разошлись по двору спать: кто в сараи, кто в амбары, кто на душистые сеновалы.Последним из кухни вышел Сергей. Он прошелся по двору, расковал сторожевых псов, свистнул и, проходя под окном Катерины Львовны, взглянул на нее и низко поклонился.
— Добрый вечер, — тихо сказала ему Катерина Львовна со своего наблюдательного пункта, и двор замолчал, как пустыня.
«Госпожа!» — сказал кто-то минуты через две у запертой двери Катерины Львовны.
«Кто это?» — испуганно спросила Катерина Львовна.
– Не пугайтесь, это я, Сергей, – ответил приказчик.
«Чего тебе, Сергей?»
«У меня к вам небольшое дело, Катерина Львовна: я хочу просить о небольшом деле вашей чести; позвольте мне зайти на минутку.
Катерина Львовна повернула ключ и впустила Сергея.
«Что это?» — спросила она, возвращаясь к окну.
«Я пришел к вам, Катерина Львовна, спросить, нельзя ли вам какую-нибудь книгу почитать. Меня одолевает скука».
— У меня нет книг, Сергей: я их не читаю, — ответила Катерина Львовна.
«Какая скука!» — пожаловался Сергей.
«Почему тебе должно быть скучно?»
«Помилуйте, как мне не скучать? Я молодой человек, мы живем как в каком-то монастыре, и все, что я вижу впереди, это то, что я могу просто зачахнуть в этом уединении до самой смерти. Иногда это даже приводит меня в отчаяние».
«Почему ты не женишься?»
– Легко сказать, барыня, – выходи замуж! На ком здесь я могу жениться? Я ничтожный человек: ни одна барская дочь за меня не выйдет, а от бедности, как изволите сами знать, Катерина Львовна, у нас все такие необразованные.Как будто они могли иметь какое-то правильное представление о любви! Посмотрите, пожалуйста, какие представления есть даже у богатых. А вот вы, я бы сказал, для любого такого человека, у которого есть чувства, были бы его собственным утешением, но здесь вас держат, как канарейку в клетке.
— Да скучно мне, — вырвалось у Катерины Львовны.
«Как не соскучиться, барыня, с такой жизнью! Даже если бы у тебя был кто-то на стороне, как у других, ты бы не смог его увидеть».
«Ну вот и ты.. . это совсем не то. Для меня, если бы у меня был ребенок, думаю, было бы весело вдвоем».
– А насчет того, если позволите объяснить вам, госпожа, ребенок тоже бывает почему-то, и не просто так. Я вот уже столько лет живу среди господ и видела, какой жизнью живут бабы среди купцов, неужели я тоже не понимаю? Как поется в песне: «Без голубушки жизнь вся грустная и тоскливая», и эта тоска, позвольте мне объяснить вам, Катерина Львовна, так мучительно сжимает мое сердце, я вам скажу, что я мог бы просто вырезать его из мою грудь стальным ножом и брось его к твоим маленьким ножкам.И мне тогда было бы легче, во сто крат легче. . ».
Голос Сергея дрожал.
«Что ты делаешь, говоря мне о своем сердце? Это не имеет ко мне никакого отношения. Уходите . . ».
— Нет, пожалуйста, барыня, — сказал Сергей, дрожа всем телом и делая шаг к Катерине Львовне. «Я знаю, я очень хорошо вижу и даже чувствую и понимаю, что тебе не легче, чем мне в этом мире; кроме того, что теперь, — сказал он на одном дыхании, — теперь, на данный момент, все это в ваших руках и в вашей власти.
«Что? Что это? Зачем ты пришел ко мне? Я выброшусь из окна, — сказала Катерина Львовна, чувствуя себя в невыносимой силе неописуемого страха, и ухватилась за подоконник.
«О, жизнь моя несравненная, зачем выбрасываться?» — легкомысленно прошептал Сергей и, оторвав молодую хозяйку от окна, заключил ее в крепкие объятия.
«О! Ой! Отпусти меня, — тихо простонала Катерина Львовна, слабея под жаркими поцелуями Сергея и невольно прижимаясь к его могучему телу.
Сергей подхватил любовницу на руки, как ребенка, и отнес в темный угол.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только размеренным тиканьем мужских карманных часов, висевших над изголовьем кровати Катерины Львовны; но это ничему не мешало.
— Иди, — сказала Катерина Львовна через полчаса, не глядя на Сергея и поправляя растрепанные волосы перед зеркальцем.
«Почему я должен уйти отсюда сейчас?» Сергей ответил ей радостным голосом.
«Мой тесть запрёт дверь».
«Ах, душа моя, душа моя! Каких людей вы знали, если дверь — их единственный путь к женщине? Для меня везде двери — к тебе или от тебя, — ответил молодой человек, указывая на столбы, поддерживающие галерею.
Глава четвертая
Зиновий Борисыч еще неделю не приходил домой, и всю эту неделю каждую ночь до бела дня его жена веселилась с Сергеем.
В эти ночи в спальне Зиновия Борисыча выпито много вина из тестяного погреба, и много съедено сладостей, и много поцелуев в сладких губах барыни, и черных кудряшек на мягкой подушке играя. Но ни одна дорога не бывает вечно гладкой; тоже есть шишки.
Борису Тимофеичу не спалось: бродил старик по тихому дому в ситцевой ночнушке, подошел к одному окну, потом к другому, выглянул, а красная рубаха молодца Сергея тихо съехала по столбу под дочерью Окно свекрови.Есть новости для вас! Борис Тимофеич выскочил и схватил парня за ноги. Сергей махнул рукой, чтобы от души похлопать барина по уху, но остановился, сообразив, что это вызовет большой ажиотаж.
— Долой, — сказал Борис Тимофеич. — Где ты был, воровка?
— Где бы я ни был, меня уже нет, Борис Тимофеич-с, — ответил Сергей.
«Ночевал с невесткой?»
«Насчет того, где я ночевал, барин, это я знаю, а ты послушай, что я говорю, Борис Тимофеич: что сделано, голубчик, того не исправишь; по крайней мере, не навлекайте позора на свой купеческий дом.Скажи мне, что ты хочешь от меня сейчас? Какое удовлетворение вы хотели бы получить?»
— Дать бы тебе пятьсот плетей, змей, — отвечал Борис Тимофеич.
— Моя вина — твоя воля, — согласился юноша. «Скажи мне, куда идти, и наслаждайся, пей мою кровь».
Борис Тимофеич привел Сергея к своей каменной кладовой и хлестал его плетью до тех пор, пока у него самого не осталось сил. Сергей не издал ни единого стона, но половину рукава рубашки прожевал зубами.
Борис Тимофеич бросил Сергея в кладовку, пока не зажил фарш на спине, сунул ему глиняный кувшин с водой, навесил на дверь тяжелый замок и послал за сыном.
Но пройти сто верст по русской проселочной дороге и теперь не скоро, и для Катерины Львовны прожить лишний час без Сергея стало уже невыносимо. Она вдруг развернула всю широту своей пробудившейся натуры и стала такой решительной, что ее было уже не остановить.Она узнала, где находится Сергей, поговорила с ним через железную дверь и бросилась искать ключи. «Отпусти Сергея, папа», — подошла она к тестю.
Старик просто позеленел. Он никак не ожидал такой наглой дерзости от своей грешной, но до сих пор всегда послушной невестки.
— Да что вы, такая-то, — начал он стыдить Катерину Львовну.
— Отпусти его, — сказала она. «Клянусь совестью, между нами еще не было ничего плохого.
«Ничего страшного!» — сказал он, скрежеща зубами. — А что ты делал по ночам? Взбиваете подушки вашего мужа?
А она все твердила: «Пусть идет, пусть идет».
– В таком случае, – сказал Борис Тимофеич, – вот что тебе будет: раз приедет твой муж, честная ты жена, мы тебя на конюшне своими руками высечем, а я того подлеца в тюрьму посажу. завтра.»
Так решил Борис Тимофеич; но его решение не было реализовано.
Глава пятая
Вечером Борис Тимофеич съел немного гречневой каши с грибами и получил изжогу; затем внезапно появилась боль в подложечной области; его охватила ужасная рвота, и к утру он умер, как умерли крысы в его амбарах, ибо Катерина Львовна всегда собственноручно готовила для них особую пищу, используя вверенный ей на хранение опасный белый порошок.
Катерина Львовна избавила своего Сергея от стариковской каменной кладовой и без стыда перед очами людей положила его в мужскую постель отдохнуть от побоев свекра; а тестя, Бориса Тимофеича, похоронили без раздумий, по христианскому правилу. Удивительно, но никто об этом не подумал: умер Борис Тимофеич, умер от того, что ел грибы, как многие умерли от того, что ели их. Похоронили Бориса Тимофеича наскоро, не дожидаясь даже сына, потому что стояла теплая погода, и человек, посланный на мельницу за Зиновием Борисычем, не нашел его там.У него был случай дешево купить лесной участок в сотне миль отсюда: он пошел посмотреть на него и никому толком не сказал, куда направляется.
Уладив это дело, Катерина Львовна совсем отдалась. Она и раньше не была робкой, а теперь неизвестно, что она себе выдумает; она расхаживала, распоряжалась всем в доме и не отпускала Сергея от себя. Слуги недоумевали, но щедрая рука Катерины Львовны успела найти их всех, и удивление вдруг исчезло.«У любовницы интрижка с Сергеем, вот и все», — прикинули они. — Это ее дело, она за это ответит.
Тем временем Сергей выздоровел, разогнул спину, и опять молодец, ясный сокол, прогулялся рядом с Катериной Львовной, и опять они прожили прекраснейшую жизнь. Но время бежало не только у них: обиженный муж Зиновий Борисыч спешил домой после своего долгого отсутствия.
Глава шестая
На дворе после обеда стояла палящая жара, и летающие мухи нестерпимо надоедали.Катерина Львовна закрыла ставни в спальне, закрыла окно изнутри шерстяной шалью и легла отдохнуть с Сергеем на высокую купеческую кровать. Катерина Львовна спит и не спит, она в каком-то оцепенении, лицо ее облито потом, и дыхание горячее и тяжелое. Катерина Львовна чувствует, что ей пора вставать, пора идти в сад и пить чай, но никак не может встать. Наконец пришла кухарка и постучала в дверь: «Самовар остывает под яблоней, — сказала она.Катерина Львовна с усилием перевернулась и стала ласкать кошку. И кот трется между нею и Сергеем, а он такой хороший, серый, большой и толстый, как только можно. . . и у него бакенбарды, как у деревенского старосты. Катерина Львовна щупает его пушистую шерстку, а он уткнется в нее носом: засунет свое тупое рыло в ее упругую грудь и поет тихую песенку, как бы говоря ей о любви. — Как этот кот попал сюда? Катерина Львовна думает. — Я на подоконник сливки поставила: мерзкая тварь обязательно их сожрет.Его надо прогнать, — решила она и хотела схватить его и выбросить вон, но пальцы ее прошли сквозь него, как туман. «Откуда вообще взялась эта кошка?» Катерина Львовна рассуждает в своем кошмаре. «У нас никогда не было кошек в спальне, и посмотрите, какая кошка забралась!» Она снова пошла, чтобы схватить его, и снова его не было. «О, что это за чертовщина? Неужели это действительно кошка?» подумала Катерина Львовна. Внезапно она онемела, и ее сонливость и мечтательность были полностью изгнаны.Катерина Львовна оглядела комнату — кота нет, а лежит только красавец Сергей, прижимающий своей могучей рукой ее грудь к своему горячему лицу.
Катерина Львовна встала, села на кровать, поцеловала Сергея, поцеловала и приласкала его, поправила смятую перину и пошла в сад пить чай; и солнце уже опустилось совсем низко, и на насквозь прогретую землю спускался чудесный, волшебный вечер.
— Я слишком долго спала, — сказала Катерина Львовна Аксинье, усаживаясь на коврик под цветущей яблоней пить чай.— Что бы это могло значить, Аксинюшка? — спросила она у кухарки, сама вытирая блюдце салфеткой.
«Что это, моя дорогая?»
«Это было не то, что во сне, а кот всё время как-то тыкался в меня наяву».
«О, что ты говоришь?»
«Действительно, кошка толкается».
Катерина Львовна рассказывала, как кот в нее тыкался.
– А зачем ты его ласкала?
«Ну вот и все! Сама не знаю, зачем я его ласкала.
«Чудо, правда!» — воскликнул повар.
«Не могу перестать удивляться самому себе».
«Наверняка это о том, что кто-то подкрался к тебе боком, или что-то в этом роде».
«Но что именно?»
«Ну, что именно — это тебе, голубушка, никто не может объяснить, что именно, только что-то будет».
— Я все видела во сне полумесяц, а потом был этот кот, — продолжала Катерина Львовна.
«Полумесяц означает ребенка.
Катерина Львовна покраснела.
«Не прислать ли сюда Сергея к вашей чести?» — отважилась Аксинья, предлагая себя в наперсницы.
— Ну, ведь, — отвечала Катерина Львовна, — вы правы, идите и пошлите его: я тут с ним чай попью.
– Так и говорю, пошлите его сюда, – заключила Аксинья и поковыляла, как утка, к калитке.
Катерина Львовна тоже рассказала Сергею о коте.
— Сплошная фантазия, — ответил Сергей.
– Так почему же, Сережа, у меня никогда раньше не было этой фантазии?
«Многого здесь никогда не было! Раньше я только смотрел на тебя и томился, а теперь — хо-хо! — у меня все твое белое тело.
Сергей обнял Катерину Львовну, закрутил ее в воздухе и игриво посадил на пушистый ковер.
«Ой, голова кружится!» — сказала Катерина Львовна. «Сережа, иди сюда; садись рядом со мной, — позвала она, откидываясь и вытягиваясь в роскошной позе.
Молодец, нагнувшись, прошел под низенькую яблоню, всю залитую белыми цветами, и сел на коврик у ног Катерины Львовны.
– Так ты соскучился по мне, Сережа?
«Как я тосковал!»
«Как ты сох? Расскажи мне об этом.
«Как я могу об этом сказать? Можно ли описать, как ты сохнешь? Я был в отчаянии».
«Почему же я, Сережа, не чувствовала, что ты страдаешь из-за меня? Говорят, ты чувствуешь это».
Сергей молчал.
«А зачем песни пели, если по мне тосковали? А? Разве я не слышал, как ты поешь в галерее? Катерина Львовна продолжала ласково спрашивать.
«Ну и что, что песни пела? Комар тоже всю жизнь поет, но не от радости, — сухо ответил Сергей.
Произошла пауза. Катерина Львовна исполнилась высочайшего восторга от этих признаний Сергея.
Она хотела поговорить, но Сергей надулся и промолчал.
«Смотри, Сережа, какой рай, какой рай!» — воскликнула Катерина Львовна, глядя сквозь покрывавшие ее густые ветви цветущей яблони на чистое голубое небо, на котором висела прекрасная полная луна.
Лунный свет, проходя сквозь листья и цветы яблони, рассыпал самые причудливые светлые пятна по лицу и всему лежащему телу Катерины Львовны; воздух был неподвижен; только легкий теплый ветерок слегка шевелил сонные листья и распространял тонкий аромат цветущих трав и деревьев.Веяло чем-то томным, располагающим к лени, сладости и неясным желаниям.
Не получив ответа, Катерина Львовна опять замолчала и продолжала смотреть сквозь бледно-розовые яблоневые цветы на небо. Сергей тоже молчал; только небо его не интересовало. Обхватив руками колени, он пристально смотрел на свои ботинки.
Золотая ночь! Тишина, свет, благоухание и благотворное, живительное тепло. Далеко за оврагом, за садом, кто-то затянул звучную песню; у забора, в черемуховых зарослях, трели и громко трещали соловьи; в клетке на высоком шесте забрели сонные перепелки, и жирная лошадь томно вздохнула за стеной конюшни, а за садовой оградой веселая свора собак бесшумно промчалась по лужайке и исчезла в густой черной тени полу — разрушенные старые соляные склады.
Катерина Львовна приподнялась на локте и посмотрела на высокую садовую траву; и трава играла с лунным светом, разбитым цветами и листьями деревьев. Оно было все золочено этими причудливыми яркими пятнами, которые мелькали и трепетали на нем, как живые, огненные бабочки, или как будто вся трава под деревьями попалась в лунную сеть и качалась из стороны в сторону.
«Ах, Серёжечка, как мило!» — воскликнула Катерина Львовна, озираясь кругом.
Сергей равнодушно огляделся.
«Что ты такой безрадостный, Сережа? Или ты уже устал от моей любви?»
«К чему эти пустые разговоры!» Сухо ответил Сергей и, нагнувшись, лениво поцеловал Катерину Львовну.
— Обманщик ты, Сережа, — ревниво сказала Катерина Львовна, — ты невещественный.
— Ко мне такие слова даже не относятся, — спокойно ответил Сергей.
«Тогда почему ты меня так поцеловал?»
Сергей вообще ничего не сказал.
– Это только мужья и жены, – продолжала Катерина Львовна, играя его кудрями, – так стряхивают пыль с губ друг друга.Поцелуй меня так, чтобы эти молодые яблоневые цветы над нами упали на землю. Вот так, вот так, — шептала Катерина Львовна, обвиваясь вокруг любовника и целуя его с страстной страстью.
— Послушай, что я тебе скажу, Сережа, — начала немного позже Катерина Львовна. «Почему о тебе говорят только одно слово, что ты обманщик?»
«Кто это про меня тявкнул?»
«Ну, люди болтают».
«Может быть, я обманул недостойных.
«И чего же ты был так глуп, чтобы иметь дело с недостойными? С недостойными не должно быть никакой любви».
«Давай, говори! Делается ли это путем рассуждений? Это все искушение. Нарушаешь с ней заповедь просто так, без всяких этих намерений, и тут она у тебя на шее висит. Это любовь к тебе!»
«Теперь слушай, Сережа! Как было с теми другими, я не знаю и знать не хочу; только с тех пор, как ты задабрил меня этой теперешней любовью нашей, и ты сам знаешь, что я согласилась на нее столь же по своей воле, как и по твоему лукавству, если ты обманешь меня, Сережа, если ты променяешь меня на кого-нибудь другого, кто бы , то — прости меня, друг моего сердца, — я не расстанусь с тобой живым.
Сергей вздрогнул.
«Но Катерина Львовна, свет мой!» он начал. «Посмотрите, как обстоят дела у нас. Вы только что заметили, что я сегодня задумчив, но вы не думаете, как бы я мог не задуматься. Как будто все мое сердце утонуло в запекшейся крови!»
«Расскажи мне, Сергей, расскажи мне свое горе».
«Что тут рассказывать? Вот сейчас прежде всего, с божьим благословением, вернется ваш муж, а вы, Сергей Филиппыч, пошли с вами, пройдите во двор с музыкантами и посмотрите из-под сарая, как горит свеча в спальне Катерины Львовны, а она взбивает перину и ложится спать со своим законным Зиновием Борисычем.
«Этого никогда не будет!» Катерина Львовна весело протянула и махнула рукой.
«Как это никогда не будет? Я так понимаю, что что-либо другое для вас даже совершенно невозможно. Но и во мне есть сердце, Катерина Львовна, и я вижу свое страдание.
– Ну, хватит обо всем этом.
Катерине Львовне понравилось это выражение ревности Сергея, и она засмеялась и опять стала его целовать.
— И повторяя, — продолжал Сергей, осторожно освобождая свою голову из обнаженных до плеч рук Катерины Львовны, — и повторяя, я должен сказать, что ничтожнейшее мое положение заставляло меня не раз думать так и сяк а может и больше дюжины раз.Будь я, так сказать, равным вам, дворянином или купцом, я бы никогда в жизни не расстался с вами, Катерина Львовна. А а так, подумай сам, что я за человек рядом с тобой? Видя теперь, как тебя взяли за твои лилейно-белые руки и повели в спальню, мне придется все это вытерпеть в своем сердце, и, может быть, я превращусь в человека, который презирает себя навеки. Катерина Львовна! Я не такой, как другие, которым все равно, лишь бы получать удовольствие от женщины. Я чувствую, что такое любовь и как она всасывается в мое сердце, как черная змея.
«Почему ты все время говоришь со мной обо всем этом?» Катерина Львовна перебила его.
Ей стало жаль Сергея.
«Катерина Львовна! Как я могу об этом не говорить? Как? Когда, может быть, ему уже все объяснили и написали, и, может быть, в недалеком промежутке времени, но и к завтрашнему дню от Сергея в помещении не останется и следа?
«Нет, нет, не говори об этом, Сережа! Никогда на свете не будет, чтобы я осталась без тебя, — теми же ласками утешала его Катерина Львовна.«Если все пойдет таким образом… . . либо он, либо я не буду жить, а ты останешься со мной».
– Этого не может быть, Катерина Львовна, – ответил Сергей, жалобно и грустно покачивая головой. «Я не рад своей жизни из-за этой любви. Я должен был бы любить то, что стоит не больше меня, и довольствоваться этим. Может ли быть между нами постоянная любовь? Для тебя большая честь иметь меня в любовниках? Я хотел бы быть твоим мужем перед превечным святым алтарем: тогда, даже считая себя всегда меньшим тебя, я мог бы все же показать всем публично, как я заслуживаю свою жену тем, что почитаю ее.. ».
Катерину Львовну смутили эти слова Сергея, эта его ревность, это его желание жениться на ней, желание, которое всегда приятно женщине, как бы коротка ни была ее связь с мужчиной до замужества. Катерина Львовна готова была теперь ради Сергея идти и в огонь, и в воду, и в темницу, и на крест. Он заставил ее так влюбиться в него, что ее преданность ему не знала меры. Она была вне себя от счастья; кровь ее закипела, и она уже не могла ничего слушать.Она быстро закрыла ладонью губы Сергея и, прижав его голову к своей груди, сказала:
«Ну, теперь я знаю, что сделаю из тебя купца и буду жить с тобой самым подобающим образом. Только не огорчай меня по пустякам, пока дело еще не дошло.
И снова были поцелуи и ласки.
Старый приказчик, спящий в сарае, стал слышать сквозь крепкий сон свой, в ночной тишине, то шепот и тихий смех, как будто озорные дети обсуждают какой-нибудь дурной способ поиздеваться над немощным стариком; то звонкий и веселый хохот, будто озерные русалки кого-то щекочут.Это все Катерина Львовна резвилась и играла с молодым приказчиком своего мужа, грелась при лунном свете и каталась по мягкому ковру. Белые молодые цветы с лиственной яблони сыпались на них, лились, а потом перестали сыпаться. Между тем проходила короткая летняя ночь; луна скрылась за крутыми крышами высоких амбаров и косо смотрела на землю, тускнея и тускнея; с крыши кухни донесся пронзительный кошачий дуэт, потом плевки, злое рычание, после чего два-три кота, оторвавшись, с шумом покатились вниз по куче досок, прислоненных к крыше.
— Пойдем спать, — сказала Катерина Львовна медленно, как бы измученно, вставая с ковра и так же, как и лежала, в одной рубашке и белой юбке, пошла по тихой, мертвой тихий купеческий двор, и Сергей шел за нею, неся ковер и кофточку, которую она сбросила во время их озорства.
Глава седьмая
Как только Катерина Львовна задула свечу и легла, совершенно раздетая, на мягкую перину, сон окутал ее голову своим плащом.Насытившись игрой и наслаждением, Катерина Львовна заснула так крепко, что у нее спит нога и спит рука; но опять она слышит сквозь сон, как будто дверь снова отворяется и вчерашний кот тяжелым комом падает на кровать.
«Что, правда, за наказание с котом?» — рассуждала усталая Катерина Львовна. «Я только что нарочно, своими руками заперла дверь, окно закрыто, а он опять здесь. Я выброшу его прямо сейчас». Катерина Львовна хотела встать, но ее сонные руки и ноги отказываются служить ей; и кот ходит по ней всю, и так своеобразно мурлычет, как будто говорит человеческими словами.У Катерины Львовны даже мурашки по коже пошли.
«Нет, — думает, — надо только завтра в постель принести святой воды, а то ко мне привязался этот своеобразный кот».
Но кот мурлычет ей на ухо, зарывает морду, а потом говорит внятно: «Какой я кот! Как будто я кот! Очень умно с вашей стороны, Катерина Львовна, что я вовсе не кот, а знатный купец Борис Тимофеич. Только мне теперь плохо, потому что у меня все кишки внутри разорвались от невесткиного угощения.Вот почему меня так принизили, — мурлычет он, — и теперь я кажусь кошкой тем, кто мало понимает, кто я на самом деле. Ну, как жизнь у вас, Катерина Львовна? Вы верно соблюдаете свой закон? Я специально с кладбища пришла посмотреть, как вы с Сергеем Филиппычем греете мужу постель. Мур-мур, а я ничего не вижу. Не бойся меня: видишь, у меня глаза сгнили от твоего угощения. Посмотри мне в глаза, мой друг, не бойся!»
Катерина Львовна посмотрела и закричала до небес.Опять кошка лежит между нею и Сергеем Филиппычем, и голова у этого кота Бориса Тимофеича такая же большая, как у покойника, а вместо глаз два огненных круга кружатся, кружатся в разные стороны!
Сергей проснулся, успокоил Катерину Львовну и опять уснул; но сон совершенно покинул ее — к счастью.
Она лежит с открытыми глазами и вдруг слышит шум, как будто кто-то перелез через калитку во дворе. То собаки мчатся, то затихают — должно быть, начали ластиться.Проходит еще минута, щелкает железная щеколда, и дверь открывается. «Или мне все это кажется, или это мой Зиновий Борисыч пришел домой, потому что дверь запасным ключом отперта», — подумала Катерина Львовна и поспешно толкнула Сергея.
— Послушай, Сережа, — сказала она, приподнялась на локте и навострила уши.
Кто-то действительно поднимался по лестнице, осторожно переступая с ноги на ногу, подходя к запертой двери спальни.
Катерина Львовна быстро вскочила с постели в одной рубашке и отворила окно. В то же мгновение босой Сергей выскочил на галерею и обвил ногами столб, по которому он не раз спускался из спальни своей хозяйки.
«Нет, не надо! Ложись сюда. . . далеко не уходи, — прошептала Катерина Львовна и бросила ему туфли и платье, а сама метнулась обратно под одеяло и легла ждать.
Сергей повиновался Катерине Львовне: не скатился со столба, а забился на галерее под роготь.
Тем временем Катерина Львовна слышит, как муж подходит к двери и прислушивается, затаив дыхание. Она даже слышит учащенное биение его ревнивого сердца; но не жалость, а злой смех рвется из Катерины Львовны.
«Иди ищи прошлое», — думает она про себя, улыбаясь и дыша, как невинный младенец.
Это продолжалось минут десять; но Зиновию Борисычу наконец надоело стоять за дверью и слушать, как спит жена: он постучал.
«Кто там?» — крикнула Катерина Львовна не сразу и как бы сонным голосом.
«Это я».
— Это ты, Зиновий Борисыч?
– Это я, – ответил Зиновий Борисыч. — Как будто ты не слышишь!
Катерина Львовна вскочила, как была, в своей рубашке, впустила мужа в комнату и нырнула обратно в теплую постель.
— Перед рассветом становится холодно, — сказала она, заворачиваясь в одеяло.
Зиновий Борисыч вошел, огляделся, помолился, зажег свечу и опять огляделся.
«Как твоя жизнь?» — спросил он свою супругу.
— Неплохо, — ответила Катерина Львовна и, встав, стала надевать ситцевую простыню.
«Самовар поставить?» спросила она.
«Ничего, позови Аксинью, пусть делает».
Катерина Львовна быстро сунула босые ноги в туфли и выбежала. Ее не было около получаса. За это время она сама завела самовар и тихонько выпорхнула к Сергею на галерею.
— Оставайся здесь, — прошептала она.
«Как долго?» — спросил Сергей тоже шепотом.
«Ах, какой ты дурак! Оставайся, пока я тебе не скажу.
И сама Катерина Львовна вернула его на прежнее место.
Отсюда, на галерею, Сергей мог слышать все, что происходило в спальне. Он слышит, как снова открывается дверь и Катерина Львовна возвращается к мужу. Он слышит каждое слово.
«Что ты там делал так долго?» — спросил Зиновий Борисыч жену.
— Ставить самовар, — спокойно ответила она.
Произошла пауза. Сергей слышит, как Зиновий Борисыч вешает пальто на вешалку. Теперь он моется, фыркает и брызгает водой; теперь он просит полотенце; разговор начинается снова.
– Ну, так как ты папу похоронил? — спрашивает муж.
«Так и есть, — говорит жена, — он умер, мы его похоронили».
«И это было удивительно!»
— Бог его знает, — ответила Катерина Львовна и загремела чашками.
Зиновий Борисыч печально ходил по комнате.
– Ну, и как ты здесь провел время? Зиновий Борисыч опять стал расспрашивать жену.
«Наши радости здесь, я надеюсь, всем известны: мы не ходим ни на балы, ни в театры тоже».
– А вы, кажется, мало радуетесь своему мужу, – осмелился Зиновий Борисыч, поглядывая краем глаза.
«Мы не настолько молоды, чтобы сходить с ума при встрече. Как ты хочешь, чтобы я порадовался? Смотри, как я суетлюсь, бегаю в твое удовольствие.
Катерина Львовна опять выбежала за самоваром и опять кинулась к Сергею, дернула его и говорит: «Смотри, Сережа!»
Сергей не совсем понял, о чем идет речь, но все же приготовился.
Катерина Львовна вернулась, а Зиновий Борисыч стоял на коленях на кровати, вешая на стену над изголовьем свои серебряные часы с бисерной цепочкой.
«Зачем это вы, Катерина Львовна, в своем одиноком положении застелили постель на двоих?» — спросил он вдруг жену как-то особенно.
— Я все ждала вас, — отвечала Катерина Львовна, спокойно глядя на него.
«Смиренно благодарю вас за это. . . А этот маленький предмет, как он оказался у тебя на кровати?
Зиновий Борисыч поднял с простыни узкий шерстяной пояс Сергея и поднес его одним концом к глазам жены.
Катерина Львовна ни на минуту не думала.
«Нашла в саду, — сказала она, — перевязала им юбку».
«Ах, да!» Зиновий Борисыч произнес с особым ударением.«Мы также слышали кое-что о ваших юбках».
«Что ты слышал?»
«Все о твоих хороших делах».
«Таких моих дел нет».
— Ну, это мы разберемся, все разберем, — отвечал Зиновий Борисыч, пододвигая пустую чашку к жене.
Катерина Львовна молчала.
– Все эти ваши дела мы выясним, Катерина Львовна, – продолжал Зиновий Борисыч после долгой паузы, хмурясь на жену.
«Ваша Катерина Львовна не так страшно испугана. Она не очень этого боится, — ответила она.
«Что? Что?» — вскричал Зиновий Борисыч, возвысив голос.
– Ничего, брось, – ответила жена.
«Ну, берегитесь! Ты становишься слишком разговорчивым!»
«Почему бы мне не говорить?» — возразила Катерина Львовна.
«Тебе лучше следить за собой».
«Мне незачем следить за собой. Виляющие языки вам что-то виляют, а я всякие обиды на себя беру! Это новинка!»
«Не болтовня, а определенные знания о ваших любовных похождениях.
«О каких любовных похождениях?» — вскричала Катерина Львовна, нелицемерно краснея.
«Я знаю что».
«Если знаешь, то говори яснее!»
Зиновий Борисыч промолчал и опять подвинул к жене пустую чашку.
— Ясно, не о чем говорить, — с пренебрежением ответила Катерина Львовна, демонстративно бросив чайную ложку на блюдце мужа. «Ну, скажи мне, на кого они тебе донесли? Кто, по-твоему, мой любовник?»
«Узнаешь, не торопись.
– Это про Сергея тявкали?
«Узнаем, узнаем, Катерина Львовна. Моей власти над тобой никто не отнял и никто не может отнять. . . Вы будете говорить сами. . ».
«Ох, я этого не вынесу!» Катерина Львовна заскрежетала зубами и, побелев как полотно, неожиданно выбежала за дверь.
— Ну вот и он, — сказала она через несколько секунд, ведя Сергея за рукав в комнату. «Расспросите его и меня о том, что вы знаете.Может быть, ты узнаешь гораздо больше, чем тебе хотелось бы!»
Зиновий Борисыч растерялся. Он поглядывал то на Сергея, стоявшего в дверях, то на жену, которая спокойно сидела на краю кровати, скрестив руки на груди, и ничего не понимала в том, что приближалось.
«Что ты делаешь, змей?» он едва заставил себя выговорить, не вставая с кресла.
– Спросите нас о том, что вы так хорошо знаете, – нагло ответила Катерина Львовна. — Ты думал, что напугаешь меня побоями, — продолжала она, многозначительно подмигивая.«Этого никогда не будет; но то, что я знал, что сделаю с тобой, даже до этих твоих угроз, я и собираюсь сделать.
«Что это? Убирайся!» — крикнул Зиновий Борисыч на Сергея.
«О, да!» Катерина Львовна насмехалась.
Она проворно заперла дверь, сунула ключ в карман и снова растянулась на кровати в курточке.
— Ну, Сережечка, иди сюда, иди, голубчик, — поманила она к себе приказчика.
Сергей тряхнул кудрями и смело подсел к любовнице.
«О, Господи! Боже мой! Что это? Что вы делаете, варвары?! — вскричал Зиновий Борисыч, весь багровея и вставая со стула.
«Что? Вам это не нравится? Смотри, смотри, мой яркий сокол, как прекрасен!»
Катерина Львовна засмеялась и страстно поцеловала Сергея на глазах у мужа.
В тот же миг оглушительный шлепок обжег ее по щеке, и Зиновий Борисыч бросился к открытому окну.
Глава восьмая
«Ах.. . а, так вот! . . . Что ж, мой дорогой друг, большое спасибо. Это как раз то, чего я ждал!» Катерина Львовна плакала. «Теперь понятно. . . это будет мой путь, а не твой. . ».
Она одним движением оттолкнула от себя Сергея, быстро бросилась на мужа и, не успев добежать Зиновия Борисыча до окна, схватила его сзади своими тонкими пальцами за горло и швырнула на пол, как влажный сноп конопли.
Тяжело упав и со всей силы ударившись затылком об пол, Зиновий Борисыч окончательно потерял рассудок.Он никак не ожидал такой быстрой развязки. Первое насилие жены над ним показало ему, что она готова на все, лишь бы отделаться от него, и что теперешнее его положение чрезвычайно опасно. Зиновий Борисыч понял все это тотчас же в минуту своего падения и не вскрикнул, зная, что голос его не дойдет до чьего-либо уха, а только еще более ускорит дело. Он молча перевел глаза и с выражением гнева, упрека и страдания остановил их на жене, чьи тонкие пальцы крепко сжимали его горло.
Зиновий Борисыч не защищался; руки его, с крепко сжатыми кулаками, лежали вытянутыми и конвульсивно дергались. Один из них был совершенно свободен; другую Катерину Львовну коленом прижало к полу.
— Держи его, — равнодушно прошептала она Сергею, сама обращаясь к мужу.
Сергей сел на своего барина, придавив обе руки коленями, и хотел было обхватить руками горло под горлом Катерины Львовны, но тут же сам в отчаянии вскрикнул.Увидев своего обидчика, кровная месть возбудила в Зиновии Борисыче все последние силы: страшным усилием он вырвал из-под колен Сергея сжатые руки и, схватив Сергея за черные кудри, вонзил зубы ему в горло, как зверь. Но это продолжалось недолго: Зиновий Борисыч тотчас тяжело застонал и опустил голову.
Катерина Львовна, бледная, почти задыхаясь, стояла над мужем и любовником; в ее правой руке был тяжелый металлический подсвечник, который она держала за верхний конец тяжелой частью вниз.По виску и по щеке Зиновия Борисыча стекала тонкая струйка малиновой крови.
— Священник, — глухо простонал Зиновий Борисыч, с отвращением откинув голову как можно дальше от сидевшего на нем Сергея. — Признаться, — проговорил он еще невнятнее, дрожа и глядя краем глаза на густеющую под волосами теплую кровь.
— Так у вас все будет хорошо, — прошептала Катерина Львовна.
– Ну, не возись с ним больше, – сказала она Сергею.«Хорошо сожми ему горло».
Зиновий Борисыч захрипел.
Катерина Львовна нагнулась, прижала свои руки к рукам Сергея, лежавшим на горле мужа, и приложила ухо к его груди. После пяти минут тишины она встала и сказала: «Хватит, он сыт».
Сергей тоже встал и глубоко вздохнул. Зиновий Борисыч лежал мертвый, с раздавленным горлом и ушибленным виском. Под его головой на левом боку было небольшое пятно крови, которое, однако, уже не лилось из засохшей раны, заткнутой волосами.
Сергей отнес Зиновия Борисыча в подвал под полом той самой каменной кладовой, где он сам был недавно заперт покойным Борисом Тимофеичем, и вернулся в комнату наверху. Между тем Катерина Львовна, засучив рукава жакета и высоко подогнув юбку, тщательно смывала мыльной губкой пятно крови, оставленное Зиновием Борисычем на полу его спальни. Не остыла еще вода в самоваре, из которого Зиновий Борисыч отпарил отравленным чаем свою купеческую душу, и пятно смылось без следа.
Катерина Львовна взяла медный таз и мыльную губку.
— Свет, сюда, — сказала она Сергею, подходя к двери. — Опусти, держи ниже, — сказала она, внимательно изучая все половицы, по которым Сергей затащил Зиновия Борисыча в подвал.
Только в двух местах на окрашенном полу было два крошечных пятнышка размером с вишню. Катерина Львовна потерла их губкой, и они исчезли.
— Это научит вас не подкрадываться к жене, как вор, и не шпионить за ней, — сказала Катерина Львовна, выпрямляясь и поглядывая в сторону кладовой.
— Добили, — сказал Сергей и вздрогнул от звука собственного голоса.
Когда они вернулись в спальню, тонкая красная полоска зари разрезала восток и, слегка золотя покрытые цветами яблони, заглянула сквозь зеленые планки садовой ограды в комнату Катерины Львовны.
Старый приказчик в полушубке, накинутом на плечи, крестясь и зевая, плелся по двору от сарая к кухне.
Катерина Львовна осторожно задвинула ставень и внимательно посмотрела на Сергея, как будто желая заглянуть ему в душу.
— Так ты теперь купец, — сказала она, кладя Сергею на плечи свои белые руки.
Сергей ничего не ответил.
Его губы дрожали, его лихорадочно трясло. Губы Катерины Львовны были только холодны.
Через два дня у Сергея на руках появились большие мозоли от кирки и тяжелой лопаты; но Зиновий Борисыч был так хорошо уложен в своем подвале, что без помощи его вдовы или ее любовника никто не мог бы найти его до всеобщего воскресения.
Глава девятая
Сергей ходил, обмотав шею малиновым платком, и жаловался на опухоль в горле. Между тем, прежде чем зажили следы, оставленные на Сергее зубами Зиновия Борисыча, пропал муж Катерины Львовны. Сам Сергей стал говорить о нем даже чаще других. Он сидел вечером у ворот с другими молодыми людьми и говорил: «Право, ребята, как это барин еще не явился?»
Юноши тоже были удивлены.
И тут с мельницы пришло известие, что барин нанял лошадей и давно ушел домой. Возивший его возница сказал, что Зиновий Борисыч, казалось, был в беде и отпустил его как-то странно: версты в двух от города, около монастыря, он слез с телеги, взял свою сумку и пошел. Услышав эту историю, все еще больше удивились.
Зиновий Борисыч исчез, и все.
Обыскали, но ничего не нашли: купец пропал без вести.Из показаний арестованного шофера стало известно только, что купец вышел у монастыря на реку и ушел. Дело так и не выяснено, а между тем Катерина Львовна, по своему положению вдовы, жила с Сергеем вольно. Ходили случайные догадки, что Зиновий Борисыч тут или там, но Зиновий Борисыч все не возвращался, и Катерина Львовна лучше всех знала, что вернуться ему никак нельзя.
Так прошел месяц, и другой, и третий, и Катерине Львовне стало тяжело.
«Столица будет наша, Серёжечка; У меня наследник, — сказала она Сергею и пошла жаловаться в городскую управу, что так-то и так-то она чувствует себя беременной, а дело застопорилось: пусть она всем займется.
Коммерческое предприятие не должно пропадать даром. Катерина Львовна была законной женой своего мужа: долгов явных не было, а значит, должны были отпустить. Так они и сделали.
Катерина Львовна жила как королева; и при ней Сергея теперь звали Сергеем Филиппычем; И тут вдруг, из ниоткуда, пришла новая беда.Кто-то написал городскому старосте из Ливны, что Борис Тимофеич не все продал на свой капитал, что в дело вложено больше денег, чем его собственных, денег его молодого племянника Федора Захаровича Лямина, и что дело должно быть решено. рассмотреть и не отдавать в руки одной Катерине Львовне. Пришла весть, староста поговорил об этом с Катериной Львовной, а тут через неделю, бац, приезжает старушка из Ливны с мальчонкой.
«Я двоюродная сестра покойного Бориса Тимофеича, — говорит она, — а это мой племянник Федор Лямин.
Катерина Львовна их получила.
Сергей, наблюдая со двора за этим приездом и приемом, который Катерина Львовна устроила вновь прибывшим, побелел как полотно.
«Что случилось?» — спросила его хозяйка, заметив его мертвую бледность, когда он вошел вслед за прибывшими и остановился в передней комнате, изучая их.
— Ничего, — ответил он, поворачивая из передней комнаты в коридор. — Я вот думаю, какая Ливни хорошенькая, — закончил он со вздохом, закрывая за собой дверь в коридор.
«Ну, что нам теперь делать?» — спросил Сергей Филиппыч Катерину Львовну, сидящую с нею ночью за самоваром. «Теперь весь наш совместный бизнес превратился в пыль».
«Зачем пыль, Сережа?»
«Потому что теперь все будет разделено. Зачем сидеть здесь, управляя бесполезным бизнесом?»
– Тебе мало, Сережа?
«Дело не во мне; Я только сомневаюсь, что мы будем так же счастливы, как прежде.
«Почему так? Почему мы не будем счастливы, Сережа?
— Потому, что, любя вас, как я, Катерина Львовна, я хотел бы видеть вас настоящей дамой, а не такой, какой вы жили до сих пор, — отвечал Сергей Филиппыч.— А теперь, наоборот, получается, что с уменьшенным капиталом нам придется опуститься на еще более низкий уровень, чем прежде».
– Какое мне до этого дело, Сережа?
«Может быть, Катерина Львовна, что вам это совсем неинтересно, но мне, как я вас уважаю, и опять смотреть на это чужими глазами, как они есть, подлыми и завистливыми, будет ужасно больно. Думайте, конечно, как хотите, но я, имея свои соображения, никогда не смогу быть счастлив в этих обстоятельствах.
И Сергей снова и снова играл на той же ноте для Катерины Львовны, что из-за Феди Лямина он стал несчастнейшим из людей, лишенным возможности возвысить и отличить ее перед всем купеческим сословием. Сергей каждый раз заканчивал тем, что, если бы не этот Федя, ребенок родился бы у Катерины Львовны менее чем через девять месяцев после исчезновения мужа, ей достался бы весь капитал, и тогда не было бы ни конца, ни меры. к их счастью.
Глава десятая
А потом Сергей вдруг вообще перестал говорить о наследнике. Как только разговоры о нем прекратились в устах Сергея, Федя Лямин поселился в уме и сердце Катерины Львовны. Она стала задумчивой и еще менее ласковой к Сергею. Спала ли она, или занималась делом, или молилась Богу, в уме у нее было одно и то же: «Как же так? Почему я должен быть лишен капитала из-за него? Я так настрадалась, столько греха на душу взяла, — подумала Катерина Львовна, — а он приходит и без труда берет у меня.. . Хорошо, если бы он был мужчиной, но он ребенок, маленький мальчик. . ».
На улице был ранний мороз. О Зиновии Борисыче, естественно, ни слова ниоткуда. Катерина Львовна росла и ходила в глубоком раздумье; в городе много били в барабаны о ней, выясняя, как и отчего молодая измайловка, всегда бесплодная, худая, как булавка, вдруг начала пухнуть спереди. А молодой сонаследник Федя Лямин ходил по двору в легкой беличьей шубке, разбивая лед на колдобинах.
«Эй, Федор Игнатьич! Эй ты, купеческий сын! кричала на него кухарка Аксинья, бегая через двор. — Прилично тебе, купеческий сын, ходить по лужам ковыряться?
А сонаследник, тревоживший Катерину Львовну и ее любимую вещь, безмятежно вскидывал ноги, как козленок, и еще безмятежнее спал против своей заботливой старой тетушки, никогда не помышляя и не воображая, что он кому-то дорогу перешел или чье-то счастье умалил. .
Федя в конце концов заболел ветряной оспой, с присоединившейся простудой и болями в груди, и мальчик лег в постель.Сначала его лечили травами и бальзамами, а потом послали за доктором.
Приехал врач, прописал лекарства, старая тетка сама давала их мальчику по часам, а потом иногда просила Катерину Львовну.
«Трудись, Катеринушка, — говорила она, — ты сама в ребенке, божьего суда ждешь, — хлопочи».
Катерина Львовна никогда ей не отказывала. Когда старуха шла на вечернее бдение помолиться за «отрока Федора, лежащего на одре» или на раннюю литургию, чтобы включить его в причастие, Катерина Львовна сидела с больным мальчиком и давала ему воду и лекарства. в нужное время.
Вот и пошла старуха на всенощное бдение накануне праздника Входа и попросила Катеринушку присмотреть за Федюшкой. К тому времени мальчику уже стало лучше.
Катерина Львовна вошла в комнату Феди, а он сидел на своей кровати в беличьей шубке и читал жития святых.
«Что ты читаешь, Федя?» — спросила Катерина Львовна, садясь в кресло.
«Я читаю жизни , тетушка».
«Интересно?»
«Очень интересно, тетя.
Катерина Львовна подперла голову рукой и стала смотреть на шевелящиеся губы Феди, и вдруг как будто бесы сорвались с цепи, и на нее снизошли все прежние мысли о том, сколько зла причинил ей этот мальчик и как хорошо было бы, если бы его там не было.
«Но ведь, — подумала Катерина Львовна, — он болен; ему дают лекарства. . . все может случиться в болезни. . . Все, что вам нужно сказать, это то, что врач прописал не то лекарство».
– Тебе лекарство пора, Федя?
– Извольте, тетушка, – ответил мальчик и, проглотив ложку, добавил: – Очень интересно, тетушка, что пишут о святых.
— Читай же, — опустила Катерина Львовна и, обводя холодным взглядом комнату, остановилась на заиндевевших окнах.
— Я должна сказать им, чтобы закрыли ставни, — сказала она и вышла в гостиную, а оттуда в приемную, а оттуда в свою комнату наверху и села.
Минут через пять Сергей молча поднялся к ней наверх в флисовой куртке, отороченной пушистой тюленьей шкурой.
«Ставни закрыли?» — спросила его Катерина Львовна.
– Да, – коротко ответил Сергей, снял табакерку со свечи нюхательными табакерками и стал у плиты.
Наступила тишина.
«Сегодняшнее бдение скоро закончится?» — спросила Катерина Львовна.
«Накануне большого праздника; сослужат ему службу, — ответил Сергей.
Опять пауза.
— Мне надо к Феде: он там один, — сказала Катерина Львовна, вставая.
«Один?» — спросил Сергей, косясь на нее.
— Одна, — ответила она шепотом, — что с того?
И между их глазами сверкнуло что-то вроде паутины молнии, но больше они не сказали друг другу ни слова.
Катерина Львовна сошла вниз, прошлась по пустым комнатам: всюду полная тишина; тихо горели лампады; ее собственная тень порхала по стенам; окна за закрытыми ставнями стали оттаивать и плакать. Федя сидит и читает. Увидев Катерину Львовну, он только говорит:
«Тетя, пожалуйста, возьмите эту книгу, а мне дайте, пожалуйста, ту, что с иконной полки.
Катерина Львовна сделала, как просил племянник, и подала ему книгу.
– Ты не хочешь спать, Федя?
«Нет, тетушка, я подожду свою старую тетушку».
«Зачем ждать ее?»
«Она обещала принести мне с бдения освященного хлеба».
Катерина Львовна вдруг побледнела, ее собственный ребенок в первый раз перевернулся под сердцем, и она почувствовала холодок в груди. Она постояла немного посреди комнаты, а потом вышла, потирая холодные руки.
«Ну!» — прошептала она, тихонько проходя к себе в спальню и снова заставая Сергея в том же положении у печки.
«Что?» — еле слышно спросил Сергей и поперхнулся.
«Он один».
Сергей нахмурился и начал тяжело дышать.
– Пойдем, – сказала Катерина Львовна, резко поворачиваясь к двери.
Сергей быстро снял сапоги и спросил:
«Что взять?»
— Ничего, — про себя ответила Катерина Львовна и тихонько повела его за собой за руку.
Глава одиннадцатая
Больной мальчик вздрогнул и опустил книгу на колени, когда Катерина Львовна вошла в его комнату в третий раз.
«Что случилось, Федя?»
– Ой, тетенька, я чего-то испугался, – сказал он, тревожно улыбаясь и прижимаясь к углу кровати.
«Чего ты боишься?»
– Кто это с вами приехал, тетушка?
«Где? Никто не пришел, дорогая.
«Никто?»
Мальчик наклонился к изножью кровати и, сузив глаза, посмотрел в сторону двери, через которую вошла его тетя, и успокоился.
«Вероятно, мне это показалось», — сказал он.
Катерина Львовна стояла, облокотившись на спинку кровати племянника.
Федя посмотрел на тетку и заметил, что она почему-то очень бледна.
В ответ на это замечание Катерина Львовна нарочито кашлянула и выжидающе взглянула на дверь в гостиную.Там тихонько поскрипывала половица.
«Читаю житие ангела-хранителя моего, святого Феодора Стратилата, тетушка. Был человек, угодный Богу».
Катерина Львовна стояла молча.
– Садитесь, тетенька, я вам прочитаю, – пытался загладить ее племянник.
– Постой, я сейчас пойду присмотрю за той лампадкой в приемной, – ответила Катерина Львовна и вышла торопливыми шагами.
В гостиной послышался тихий шепот; но среди общей тишины он достиг острого слуха ребенка.
«Тетя, что такое? Кому ты там шепчешь? — воскликнул мальчик со слезами в голосе. — Иди сюда, тетушка, боюсь, — позвал он через секунду еще слезливее, и ему показалось, что Катерина Львовна сказала: — Ну? в гостиной, что мальчик принял за него.
«Чего ты боишься?» — спросила его Катерина Львовна чуть хриплым голосом, входя смелыми, решительными шагами и становясь у его кровати так, что дверь в гостиную была заслонена ее телом от больного мальчика.— Ложись, — сказала она ему после этого.
«Не хочу, тетя».
— Нет, Федя, ты послушай меня: ложись, пора, ложись, — повторила Катерина Львовна.
«В чем дело, тетушка? Я совсем не хочу».
— Нет, вы ложитесь, ложитесь, — сказала Катерина Львовна изменившимся, дрожащим голосом и, подняв мальчика под руки, положила его у изголовья кровати.
В этот момент Федя истерически завопил: он видел, как вошел бледный, босой Сергей.
Катерина Львовна зажала рукой рот испуганного ребенка, зиявшего от ужаса, и крикнула:
«Быстрее, держи его прямо, чтобы он не дергался!»
Сергей держал Федю за руки и за ноги, а Катерина Львовна одним движением накрыла детское лицо страдальца большой пуховой подушкой и прижала его к нему своей твердой, упругой грудью.
Минуты четыре в комнате стояла гробовая тишина.
— Все кончено, — прошептала Катерина Львовна и только что встала, чтобы привести все в порядок, как стены тихого дома, скрывавшего столько преступлений, затряслись от оглушительных ударов: загремели окна, закачались полы, цепи повешенных лампады дрожали и отбрасывали по стенам фантастические тени.
Сергей задрожал и бросился бежать изо всех сил; Катерина Львовна бросилась за ним, а за ними шум и гам. Казалось, какие-то неземные силы сотрясали грешный дом до основания.
Катерина Львовна боялась, что, гонимый ужасом, Сергей выбежит на улицу и выдаст себя своим испугом; но он бросился прямо наверх.
Поднявшись по лестнице, Сергей в темноте ударился головой о полуоткрытую дверь и со стоном упал обратно, совершенно обезумев от суеверного страха.
«Зиновий Борисыч, Зиновий Борисыч!» — пробормотал он, летя стремглав вниз и увлекая за собою Катерину Львовну, сбив ее с ног.
«Где?» спросила она.
«Он только что пролетел над нами с листом железа. Вот, вот он снова! Ай, ай!» Сергей заплакал. «Громит, опять гремит!»
К этому моменту уже было совершенно ясно, что снаружи в окна стучит много рук и кто-то ломает дверь.
«Дурак! Встаньте!» — вскричала Катерина Львовна и с этими словами сама впорхнула обратно к Феде, уложила его мертвую голову на подушку в самом естественном для сна положении и твердой рукой отперла дверь, в которую вот-вот должна была ворваться толпа народа.
Зрелище было пугающее. Катерина Львовна посмотрела поверх голов толпы, осаждавшей крыльцо, и целые ряды неизвестных людей лезли через высокий забор во двор, а снаружи слышался гул человеческих голосов.
Не успела Катерина Львовна что-нибудь сообразить, как люди, окружившие крыльцо, набросились на нее и швырнули внутрь.
Глава двенадцатая
Вся эта тревога происходила следующим образом: на всенощное бдение перед большим праздником во всех церквях города, где жила Катерина Львовна, хотя и провинциального, но довольно большого и торгового центра, всегда собиралось бесчисленное множество народа. , а в церкви, названной в честь этого праздника, даже во дворе снаружи негде было упасть яблоку.Здесь обычно пел хор, состоящий из молодых купцов, которым руководил особый директор, также принадлежавший к любителям вокального искусства.
Народ у нас благочестивый, ревностный о церкви Божией и, вследствие этого, в известной мере артистический народ: церковная пышность и стройное «гармонное» пение составляют одно из самых высоких и чистейших удовольствий его. Где хор поет, там почти половина нашего города собирается, особенно мещанская молодежь: лавочники, посыльные, фабричные рабочие, да и сами хозяева с их лучшими половинками — все сбиваются в одну церковь; каждому хочется постоять хотя бы снаружи, на крыльце или у окна, в палящий зной или в лютый мороз, чтобы услышать, как гудит октава и восторженный тенор исполняет самые замысловатые форшлаги.
Приходская церковь Измайловых имела придел Введения во храм Божией Матери, и поэтому накануне этого праздника, как раз во время описанного выше эпизода с Федей, вся молодежь были в этой церкви и, уходя, в шумной толпе обсуждали достоинства известного тенора и случайные промахи не менее известного баса.
Но не всех интересовали эти голосовые вопросы: в толпе были люди, озабоченные другими вещами.
— Вы знаете, братцы, о молодой Измайловке рассказывают странные вещи, — сказал молодой механик, привезенный из Петербурга купцом для своей паровой мельницы, когда они подошли к дому Измайловых. — Говорят, — продолжал он, — что она с их приказчиком Сережкой ежеминутно занимается любовью… . ».
— Это всем известно, — ответил синий нанковый плащ на флисовой подкладке. — И, кстати, сегодня вечером ее не было в церкви.
«Церковь, ха! Гнусная девка стала такой мерзкой, что у нее нет страха ни перед Богом, ни перед совестью, ни перед чужими глазами.
— Смотри, у них там свет, — заметил механик, указывая на светлую полоску между ставнями.
«Загляните в щель, посмотрите, что они замышляют», — крикнули несколько голосов.
Механик оперся на плечи двух своих товарищей и только что посмотрел в узкую щель, как заорал во весь голос:
«Братья, друзья, там кого-то душит, кого-то там душат!»
И механик отчаянно забарабанил руками по ставням.Его примеру последовали несколько десятков мужчин и, подбежав к окнам, стали бить их кулаками.
Толпа росла с каждой минутой, и результатом стала уже известная нам осада Измайловского дома.
«Я видел, своими глазами видел, — свидетельствовал слесарь над мертвым Федей. «Ребенок лежал на кровати, и они вдвоем душили его».
Сергея в тот же вечер увезли в полицию, а Катерину Львовну отвели в ее комнату наверху и поставили над ней двух охранников.
В доме Измайловых стоял лютый мороз: печи не топили; дверь никогда не закрывалась; одна плотная толпа любопытных сменяла другую. Все пришли посмотреть на лежащего в гробу Федю и на другой большой гроб, крышка которого была плотно закрыта широким саваном. На лбу Феди красовалась белая атласная корона, прикрывавшая красный шрам, оставшийся от вскрытия черепа. Судебно-медицинская экспертиза установила, что Федя умер от удушья, а Сергей, когда его привели к его трупу, при первых словах священника о Страшном суде и наказании нераскаявшихся, расплакался и не только открыто сознался в убийстве Феди, но и просил откопать Зиновия Борисыча, которого он без похорон похоронил.Труп мужа Катерины Львовны, погребенный в сухом песке, еще не совсем разложился: его вынесли и положили в большой гроб. В качестве соучастника обоих этих преступлений, ко всеобщему ужасу, Сергей назвал свою молодую любовницу. Катерина Львовна на все вопросы отвечала только: «Я ничего об этом не знаю». Сергей был вынужден разоблачить ее на очной ставке. Выслушав его признание, Катерина Львовна посмотрела на него с немым изумлением, но без гнева, а потом равнодушно сказала:
«Если он хочет рассказать об этом, мне нет смысла это отрицать: я их убил.
«Зачем?» — спросили ее.
— Для него, — ответила она, указывая на Сергея, повесившего голову.
Преступников посадили в тюрьму, и страшное дело, привлекшее всеобщее внимание и возмущение, разрешилось очень быстро. В конце февраля суд объявил Сергею и вдове купца третьей гильдии Катерине Львовне, что решено наказать их плетьми на торжище их города, а затем отправить на каторгу.В начале марта, в холодное морозное утро, палач отсчитал назначенное количество сине-лиловых рубцов на белой спине Катерины Львовны, а затем выбил свою порцию на плечи Сергея и заклеймил его красивое лицо тремя каторжными отметинами.
За все это время Сергей вызывал почему-то гораздо больше общего сочувствия, чем Катерина Львовна. Измазанный и окровавленный, он споткнулся, спускаясь с черного эшафота, но Катерина Львовна спускалась медленно, только стараясь, чтобы толстая рубашка и грубая арестантская шинель не касались ее разорванной спины.
Даже в тюремной больнице, когда ей дали ребенка, она сказала только: «Ах, прочь его!» — и, отвернувшись к стене, без стона, без жалобы, положила грудь на жесткую койку.
Глава тринадцатая
Вечеринка, в которой оказались Сергей и Катерина Львовна, отправилась в путь, когда весна только по календарю началась, а, как говорит народная пословица, «солнца было много, а зноя не было».
Ребенок Катерины Львовны был отдан на воспитание старшей сестре Бориса Тимофеича, потому что, считаясь законным сыном мужа преступницы, младенец оставался теперь единственным наследником всего измайловского состояния.Катерина Львовна была этим очень довольна и совершенно равнодушно отдала ребенка. Ее любовь к отцу, как и любовь многих чересчур страстных женщин, нисколько не распространялась на ребенка.
Во всяком случае, для нее ничего в мире не существовало: ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла, ни скуки, ни радости; она ничего не понимала, никого не любила, не любила себя. Она с нетерпением ждала, когда компания тронется в путь, когда она надеялась снова увидеть своего любимого Сергея, и даже забыла подумать о ребенке.
Надежды Катерины Львовны не обманулись: тяжело скованный цепями, заклейменный, Сергей вышел из тюремных ворот в одной группе с нею.
Человек, насколько возможно, приучается к любой отвратительной ситуации и в каждой ситуации сохраняет, насколько возможно, свою способность преследовать свои скудные радости; но Катерине Львовне не к чему приноровиться: она снова видит своего Сергея, и с ним даже каторжный путь расцветает счастьем.
Катерина Львовна взяла с собой в холщовом мешке очень мало ценных вещей и еще меньше денег.Но задолго до того, как они добрались до Нижнего, она все отдала конвоирам в обмен на возможность пройти рядом с Сергеем или постоять часок, обняв его, темной ночью в холодном углу узкого переходного тюремного коридора.
Только фирменный молодой друг Катерина Львовна как-то стал очень зарезервированным по отношению к ней: он не так много разговаривает как на нее; Его тайные встречи с ней, за что, не думая о еде или питре, она дала необходимые двадцать пять копеек от ее постного кошелька, он не ценил очень высоко; и не раз даже говорил:
«Тебе лучше дать мне деньги, которые вы дали солдату, вместо того, чтобы мы потирая углы в коридоре.
– Я ему только двадцать пять копеек дала, Сережечка, – оправдывалась Катерина Львовна.
«Как будто двадцать пять копеек не деньги? Много ты набрал по дороге этих двадцатипяти копеек, что так свободно раздаешь?
— Вот так мы и увиделись, Сережа.
«Ну и где радость видеть друг друга после таких страданий! Я мог бы проклясть всю свою жизнь, а не только эти встречи».
«А мне все равно, лишь бы тебя увидеть.
— Глупости все это, — ответил Сергей.
Катерина Львовна иногда кусала губы до крови, слыша такие ответы, и иногда глаза ее, не склонные плакать, наполнялись слезами гнева и досады в темноте их ночных встреч; но она все терпела, молчала и хотела обмануть себя.
Таким образом, в этих новых отношениях друг к другу они дошли до Нижнего Новгорода. Здесь их партия слилась с другой партией, идущей в Сибирь с Московского тракта.
В этой большой тусовке, среди множества всякого рода людей в женском отделе, было два очень интересных человека. Одна была Фиона, солдатка из Ярославля, прекрасная, великолепная женщина, высокая, с густой черной косой и томными карими глазами, задернутыми, как таинственной пеленой, густыми ресницами; а другая была остролицая семнадцатилетняя блондинка с нежно-розовой кожей, крошечным ротиком, ямочками на свежих щеках и золотисто-русыми локонами, упрямо падавшими на лоб из-под каторжной косынки.В партии звали эту девочку Сонеткой.
Прекрасная Фиона отличалась мягким и ленивым характером. Все в ее компании знали ее, и никто из мужчин особенно не радовался тому, что она добилась успеха с ней, и никто не огорчался, видя, как она дарует такой же успех другому жениху.
«Наша тетя Фиона — добрая женщина, никого не обижает», — в один голос шутили все осужденные.
Но Сонетка была совсем другого сорта.
О ней сказали:
«Угорь: ускользает сквозь пальцы и никогда не задерживается.
Сонетка имела вкус, выбирала себе блюда и, может быть, даже выбирала очень строго; ей хотелось, чтобы страсть была предложена ей не вкрадчиво, а с пикантной, пряной приправой, со страданиями и жертвами; а Фиона была русская простота, которой даже лень сказать «уходи», и которая знает только одно, что она женщина. Такие женщины очень ценятся в разбойничьих шайках, каторжных партиях и социал-демократических коммунах Петербурга.
Появление этих двух женщин в одной сборной партии с Сергеем и Катериной Львовной имело для последней трагические последствия.
Глава четырнадцатая
С первых дней движения сводной партии из Нижнего Новгорода в Казань Сергей открыто стал добиваться благосклонности солдатской жены Фионы и не терпел неудач. Томная красавица Фиона не томила Сергея, как по своей доброте она никого не томила. На третьем или четвертом привале, в ранних сумерках, Катерина Львовна путем подкупа назначала свидание с Сережечкой и лежала без сна: все ждала, что в любую минуту придет дежурный, слегка подтолкнет ее, и шепчу: «Беги быстрее.Дверь отворилась раз, и в коридор выскочила женщина; дверь опять отворилась, и другая арестантка быстро вскочила с другой койки и тоже скрылась вслед за охранником; наконец дернули сюртук, которым укрылась Катерина Львовна. Молодая женщина поспешно встала с начищенной боками каторжников койки, накинула на плечи пальто и толкнула стоявшего перед ней охранника.
Проходя по коридору, Катерина Львовна в одном месте, слабо освещенном тусклой лампой, наткнулась на две или три пары, которых нельзя было разглядеть издалека.Проходя мимо каторжной, Катерина Львовна как бы слышала сдержанный смех через окошко, прорезанное в двери.
– Весело, – проворчал охранник Катерины Львовны и, взяв ее за плечи, толкнул в угол и удалился.
Катерина Львовна ощупывала рукой пальто и бороду; другая ее рука коснулась горячего лица женщины.
«Кто это?» — спросил Сергей полушепотом.
«А что ты здесь делаешь? Кто это с тобой?
В темноте Катерина Львовна сдернула с соперницы головной убор.Женщина поскользнулась, бросилась прочь, наткнулась на кого-то в коридоре и упала.
Из мужской каюты донесся взрыв хохота.
«Злодей!» — прошептала Катерина Львовна и ударила Сергея по лицу концами платка, сорванного ею с головы его новой подруги.
Сергей поднял руку; но Катерина Львовна легко порхнула по коридору и взялась за свою дверь. Хохот из мужской каюты, следовавшей за ней, повторился так громко, что часовой, апатично стоявший рядом с фонарем и плевавший себе на носок сапога, поднял голову и рявкнул:
«Тихо!»
Катерина Львовна легла молча и так лежала до утра.Она хотела сказать себе: «Я не люблю его» и чувствовала, что любит его еще пламеннее. И теперь перед глазами ее снова и снова рисуется, как его ладонь дрожала под головой этой женщины, как другая его рука обнимала ее горячие плечи.
Бедная женщина плакала и невольно призывала ту же ладонь быть под ее головой в эту минуту, а другой рукой обнимать ее истерически дрожащие плечи.
– Ну, отдай мне хоть мой платок, – разбудила ее утром жена солдата Фиона.
«А, так это был ты? . . ».
«Пожалуйста, верните!»
— Но почему ты встал между нами?
«Как я оказался между вами? Это какая-то любовь или настоящий интерес, что ты должен злиться?»
Катерина Львовна на секунду задумалась, потом вынула из-под подушки оторванный ночью платок и, бросив его в Фиону, повернулась к стене.
Она почувствовала облегчение.
«Фу, — сказала она себе, — неужели я буду ревновать к этой крашеной кадке? Она может упасть замертво! Противно даже сравнивать себя с ней.
— Дело вот в чем, Катерина Львовна, — сказал Сергей, идя на другой день по дороге. «Пожалуйста, поймите, что, во-первых, я вам не Зиновий Борисыч, а, во-вторых, что вы теперь не великая купчиха: так извольте не гордиться так. У нас нет рынка для того, чтобы бодаться с козами».
Катерина Львовна ничего на это не сказала и неделю шла, не обменявшись ни словом, ни взглядом с Сергеем. Как обиженная сторона, она стояла твердо и не хотела делать первый шаг к примирению в этой первой ссоре с ним.
Тем временем, пока Катерина Львовна злилась, Сергей начал строить глазки и заигрывать с блондинкой Сонеткой. То он встречает ее «с особой честью», то улыбается, то, встретив ее, пытается ее обнять и прижать к себе. Катерина Львовна все это видит, и сердце ее тем более кипит.
«Может, мне с ним помириться?» — думает Катерина Львовна, спотыкаясь и не видя земли под ногами.
Но ее гордость теперь более чем когда-либо запрещает ей пойти к нему первой и помириться.А между тем Сергей все настойчивее привязывается к Сонетке, и всем кажется, что недоступная Сонетка, ускользнувшая, как угорь, становится теперь все более ручной.
— Вот ты и плакала надо мной, — сказала однажды Фиона Катерине Львовне, — а что я тебе сделала? Со мной оно пришло и ушло, а Сонетку береги.
— Уничтожь мою гордость: мне непременно надо сегодня помириться, — решила Катерина Львовна, теперь только обдумывая, как бы ловчее приступить к примирению.
Сам Сергей помог ей выйти из этого затруднения.
«Львовна!» — позвал он ее, когда они остановились. «Приходи ко мне сегодня вечером на минутку: это бизнес».
Катерина Львовна промолчала.
«Что, может, ты еще сердишься и не придешь?»
Катерина Львовна опять промолчала.
Но Сергей и все наблюдавшие Катерину Львовну видели, что, подходя к пересыльной тюрьме, она стала приближаться к начальнику охраны и отдала ему семнадцать копеек, скопленных из милостыни.
— Дам еще десятку, когда еще накоплю, — умоляла его Катерина Львовна.
Солдат спрятал деньги за манжету и сказал:
«Хорошо».
Когда эти переговоры были завершены, Сергей хмыкнул и подмигнул Сонетке.
«Ах, Катерина Львовна!» — сказал он, обнимая ее, пока они поднимались по ступенькам пересыльной тюрьмы. «По сравнению с этой женщиной, ребята, другой такой нет на всем свете».
Катерина Львовна покраснела и задохнулась от счастья.
В ту ночь, как только дверь тихонько приоткрылась, она тотчас же выбежала: дрожала и шарила Сергея руками в темном коридоре.
«Моя Катя!» — сказал Сергей, обнимая ее.
«Ах, мой милый злодей!» Катерина Львовна ответила сквозь слезы и прильнула к нему губами.
Охранник ходил по коридору и, остановившись, плевал себе на сапоги и ходил опять, за дверью храпели усталые заключенные, мышь грызла перо, под печкой сверчки стрекотали один громче другого, а Катерина Львовна была еще в блаженстве.
Но иссяк восторг, и началась неизбежная проза.
— Мне смертельно больно: кости болят от щиколоток до колен, — пожаловался Сергей, сидя с Катериной Львовной на полу в углу коридора.
«Что делать, Серёжечка?» — спросила она, прячась под юбкой его пальто.
«Может, попросить положить меня в лазарет в Казани?»
– Ой, что так плохо, Сережа?
«Как я уже сказал, это моя смерть, как это больно.
«Значит, ты останешься, а меня повезут?»
«Что я могу сделать? Натирает, говорю вам, натирает, цепь чуть не до костей перерезана. Хоть бы чулки шерстяные были или что-нибудь подложить, — сказал через мгновение Сергей.
«Чулки? У меня еще есть пара новых чулок, Сережа.
«Ну, ладно!» Сергей ответил.
Не говоря ни слова, Катерина Львовна бросилась в камеру, вытряхнула свой мешок на койку и поспешно снова побежала к Сергею с парой толстых темно-синих шерстяных чулок с яркими часами по бокам.
— Теперь все должно быть в порядке, — сказал Сергей, расставаясь с Катериной Львовной и принимая ее последние чулки.
Счастливая Катерина Львовна вернулась на свою койку и крепко уснула.
Она не слышала, как, вернувшись, Сонетка вышла в коридор и тихонько вернулась перед самым утром.
Это случилось всего в двух днях пути от Казани.
Глава пятнадцатая
Холодный, серый день с порывистым ветром и дождем с примесью снега уныло встретил отряд, ступивший за ворота душной пересыльной тюрьмы.Катерина Львовна тронулась довольно резво, но только что заняла свое место в строю, как позеленела и затряслась. Все потемнело в ее глазах; все ее суставы болели и обмякли. Перед Катериной Львовной стояла Сонетка в этих слишком знакомых синих чулках с яркими часами.
Катерина Львовна скорее мертва, чем жива; только глаза ее страшно смотрели на Сергея и не моргали.
На первом привале она спокойно подошла к Сергею, прошептала «Подлец» и неожиданно плюнула ему прямо в глаза.
Сергей хотел на нее упасть; но он сдержался.
«Ну, погоди!» — сказал он и вытер лицо.
— Мило, однако, как смело она с тобой обращается, — издевались над Сергеем заключенные, и Сонетка заливалась особенно веселым смехом.
Эта небольшая интрига, которой поддалась Сонетка, пришлась ей по вкусу как нельзя лучше.
«Ну, это вам не сойдет с рук», — пригрозил Сергей Катерине Львовне.
Измученная непогодой и маршем, с разбитым сердцем, Катерина Львовна беспокойно спала в эту ночь на своей койке в соседней пересыльной тюрьме и не слышала, как двое мужчин вошли в женский барак.
Когда вошли, Сонетка встала с койки, молча указала на Катерину Львовну, снова легла и закуталась в пальто.
В ту же минуту пальто Катерины Львовны взлетело над головой, и толстый конец двойного витка веревки со всей мужской силой пустил ей по спине, прикрытой только грубой рубашкой.
Катерина Львовна вскрикнула, но голоса ее не было слышно под пальто, закрывавшим ее голову. Она билась, но тоже безуспешно: дюжий каторжник сидел ей на плечах и крепко держал руки.
«Пятьдесят», голос, в котором нетрудно было узнать Сергея, наконец отсчитал, и ночные гости исчезли за дверью.
Катерина Львовна раскрыла голову и вскочила: там никого не было; только невдалеке кто-то радостно захихикал под пальто. Катерина Львовна узнала смех Сонетки.
Это преступление было сверх всякой меры; также сверх всякой меры было чувство злобы, накипавшее в эту минуту в душе Катерины Львовны.Не обращая внимания, она бросилась вперед и упала на грудь Фионы, которая взяла ее на руки.
На той полной груди, где еще недавно неверный любовник Катерины Львовны наслаждался сладостью разврата, теперь она плакала свое невыносимое горе, и она прильнула к своей мягкой и глупой сопернице, как дитя к матери. Теперь они были равны: оба были равны по ценности, и оба были заброшены.
Они были равны — Фиона, подвластная первому случаю, и Катерина Львовна, разыгрывающая драму любви!
Катерина Львовна, однако, уже ни на что не обижалась.Выплакав слезы, она окаменела и с деревянным спокойствием приготовилась идти на перекличку.
Барабан бьет: ратта-тат-тат; на двор высыпают узники скованные и раскованные — Сергей, Фиона, Сонетка, Катерина Львовна, старообрядец, скованный с евреем, поляк на одной цепи с татарином.
Они все собрались вместе, потом выстроились в какой-то порядок и отправились в путь.
Самая унылая картина: горстка людей, оторванных от мира и лишенных всякой тени надежды на лучшее будущее, тонет в холодной черной грязи грунтовой дороги.Ужасно безобразно все вокруг: бескрайняя грязь, серое небо, безлистный, мокрый ракитник и в его растопыренных ветвях взъерошенная ворона. Ветер то стонет, то бушует, то воет и ревет.
В этих адских, душераздирающих звуках, довершающих весь ужас картины, слышится совет жены библейского Иова: «Прокляни день своего рождения и умри».
Кто не хочет слушать этих слов, кого не влечет, а пугает мысль о смерти даже в этом безрадостном положении, тот должен попытаться заглушить эти воющие голоса чем-нибудь еще более отвратительным.Простой человек прекрасно понимает это: он тогда пускает на волю всю свою животную простоту, начинает тупить, глумиться над собой, над людьми, над чувством. Не очень нежный с самого начала, он становится вдвойне злобным.
*
«Что ж, купчиха? Ваша честь в добром здравии? — нахально спросил Сергей у Катерины Львовны, как только компания перевалила через мокрый бугор и потеряла из виду деревню, где ночевала.
С этими словами он тотчас же повернулся к Сонетке, прикрыл ее полами своего пальто и пропел высоким фальцетом:
Белокурая голова мелькает в темноте за окном.
Так ты не спишь, моя мучительница, ты не спишь, милая
чит.
Я прикрою тебя полами своего пальто, чтобы никто не видел.
С этими словами Сергей обнял Сонетку и громко поцеловал ее на глазах у всей компании. . .
Катерина Львовна все видела и не видела: она шла как совершенно безжизненный человек. Ее стали толкать локтями и указывать на возмутительное поведение Сергея с Сонеткой. Она стала объектом насмешек.
— Оставьте ее, — защищала ее Фиона, когда кто-то в компании попытался посмеяться над спотыкающейся Катериной Львовной. — Разве вы, черти, не видите, что женщина совсем больна?
«Должно быть, ноги промокли», — отрезал молодой заключенный.
— Она ведь купеческого происхождения: избалованное воспитание, — ответил Сергей.
– Конечно, если бы у нее были хотя бы теплые чулки, было бы лучше, – продолжал он.
Катерина Львовна как будто проснулась.
«Мерзкий змей!» — сказала она, не в силах сдержаться.— Издевайся, негодяй, издевайся!
– Нет, купчиха, я вовсе не издеваюсь над тобой, а вот у Сонетки есть очень хорошие чулки на продажу, вот я и подумал, может, купчиха наша их купит.
Многие смеялись. Катерина Львовна шла как заведенный автомат.
Погода становилась ненастной. Из серых туч, закрывавших небо, начал падать мокрыми хлопьями снег, который, едва коснувшись земли, растаял и сделал грязь еще глубже. Наконец появляется темная свинцовая полоса; другая его сторона не видна.Эта полоса и есть Волга. Над Волгой дует довольно сильный ветер, гоняя взад и вперед медленно поднимающиеся, темные, разинутые волны.
Группа промокших и продрогших заключенных медленно подошла к переправе и остановилась в ожидании парома.
Пришел мокрый темный паром; Экипаж начал загружать заключенных.
«Говорят, на этом пароме у кого-то есть водка», — заметил один заключенный, когда паром под ливнем мокрых снежинок отчаливал и качался на больших волнах бушующей реки.
— Да, нынче глоток не повредит, — ответил Сергей и, преследуя Катерину Львовну на потеху Сонетке, сказал: — Купчиха, ради старой дружбы, угости меня водочкой. Не скупитесь. Помни, милая моя, прежнюю любовь нашу, и как хорошо мы с тобою, радость моя, сидели вместе долгим осенним вечером, провожая родных твоих на вечный покой без попов и дьяконов.
Катерина Львовна вся дрожала от холода.Но, кроме холода, пронизывавшего ее до костей под промокшим платьем, что-то еще происходило во всем существе Катерины Львовны. Голова ее горела, как в огне; зрачки ее глаз были расширены, полны острого, блуждающего блеска и пристально вглядывались в катящиеся волны.
– А водочки бы и мне: холод невыносимый, – раздался голос Сонетки.
«Давай, купчиха, угощай нас!» Сергей все втирал.
«Ах, у тебя нет совести!» — сказала Фиона, укоризненно качая головой.
– Это вам не в честь, – поддержал солдатку арестант Гордюшка.
«Если тебе не стыдно перед ней, тебе должно быть стыдно перед другими».
«Табакерка обыкновенная!» — крикнул Сергей на Фиону. «Стыдно, что ли! Чего мне стыдиться! Может быть, я никогда не любил ее, а теперь… . . Истертый башмачок Сонетки мне милее ее паршивой кошачьей морды; что вы на это скажете? Пусть любит косого Гордюшку; или . . ». он взглянул на коротышку верхом в войлочной плаще и военной фуражке с кокардой и прибавил: «Или, еще лучше, пусть она прижимается к этому транспортному офицеру: по крайней мере, его плащ убережет ее от дождя.
– И будет называться офицерской женой, – вмешалась Сонетка.
«Вы правы! . . . и на чулки накупить легко, — поддержал Сергей.
Катерина Львовна не защищалась: она все пристальнее смотрела в волны и шевелила губами. Сквозь гнусные речи Сергея она слышала гул и стон разбегающихся и хлопающих волн. И вдруг из одной прибойной волны предстает перед ней синяя голова Бориса Тимофеича; муж, покачиваясь, выглядывает из другого, держа Федю с поникшей головой.Катерина Львовна хочет вспомнить молитву, и она шевелит губами, но губы шепчут: «Как хорошо мы с тобою сидели вместе долгим осенним вечером, посылая людей из этого мира жестокой смертью».
Катерина Львовна дрожала. Ее блуждающий взгляд стал неподвижным и диким. Ее руки вытягивались куда-то в космос раз или два и снова опускались. Еще мгновение — и она вдруг закачалась вся, не сводя глаз с темных волн, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним взмахом выбросила девушку и себя за борт.
Все окаменели от изумления.
Катерина Львовна оказалась на вершине волны и снова пошла ко дну; другая волна подбросила Сонетку.
«Крючок! Бросьте им крючок! — кричали на пароме.
Тяжелый крюк на длинной веревке взмыл вверх и упал в воду. Сонетки больше не было видно. Через две секунды, унесенная быстрым течением от парома, она снова замахала руками; но в ту же минуту из другой волны Катерина Львовна поднялась почти по пояс, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотву, и ни одна из них более не появлялась.
[Перевод с русского Ричарда Пивера и Ларисы Волохонской]
Роман без лжи | openDemocracy
«Роман без лжи» — это история необыкновенной дружбы и необыкновенного поэта, увиденная сквозь призму необыкновенного времени и места, перевернутого мира Москвы сразу после революции 1917 года. К тому времени, когда Сергей Есенин (1895-1925) познакомился с Мариенгофом в 1918 году, его лирические стихи сделали его национальной знаменитостью.
Хозяйственный Мариенгоф нашел крестьянина Есенина сначала провинциалом. Но вскоре эти двое будут сидеть по ночам, выдумывая свой имажинистский манифест. Мариенгоф прослеживает карьеру Есенина в богемной Москве, а также в Европе, где поэт путешествовал со своей экзотической и намного старше женой, американской танцовщицей Айседорой Дункан.
Самопровозглашенный гений, Есенин был опустошен тем, что его не приняли на Западе, где его никто не знал (и не читал стихов).В ответ он игнорировал запад, двигаясь сквозь него, как слепой. Когда Есенин развелся с Дункан и вернулся в Москву, он изменился: раздавлен Западом, разочарован Советской Россией; а также все более нестабильным и алкогольным. Вскоре после расставания с имажинистами он повесился, написав последней поэмой собственной кровью
*
В те времена человек был сильнее лошади.
Лошади падали на улицы, умирали и загромождали дороги своими тушами.Человек найдет в себе силы дотащиться до конюшни и, если уж ничего другого не остается, как вытянуть ноги, то сделает это за каменной стеной и под железной крышей.
Мы с Есениным шли по улице Мясницкой.
Роман без лжи вышел в 23 томе Глас . Под редакцией Наташи Перовой и Джоанн Тернбулл, Glas — московский литературный журнал, публикующий современные русские произведения в английском переводе.
Названия Glas доступны в Великобритании в Inpress Books и в Северной Америке в Northwestern University Press.
Еще Glas историй на openDemocracy:
Александр Терехов, «Черная как смоль пустота»
Леонид Латынин, «Спящий во время жатвы»
Ксения Климова, «Брак по расчету»
Людмила Петрушевская, «Принцесса с белоснежными ногами»
Сигизмунд Кржижановский, «Желтый уголь»
Александр Селин, «Алпатовка»,
Елена Глинка, «Колымский трамвай»
Борис Ямпольский, «Многолюдное место»
Александр Покровский, «Святой среди святых»
Количество конских туш, подсчитанное нашими потрясенными глазами, на порядок превысило количество кварталов от нашего собственного Богословского переулка до Садового кольца.
Напротив Главпочтамта лежали две раздутые туши, одна черная без хвоста, другая белая с оскаленными зубами.
На белом сидели два ворона и выклевывали глазное желе из полых глазниц. Курносый кондитер в коричневом котелке на белобрысой головке швырнул в них камень. Вороны взмахнули своими черными крыльями и каркнули в ответ на свои оскорбления.
Второй труп грызла собака. Проезжавший мимо извозчик на забрызганной грязью санях стегал ее кнутом.Собака вытянула свою морду, длинную и узкую, как заточенный карандаш, из впадины, где когда-то был конский хвост. Глаза собаки выражали раздражение, ее белая морда до ушей была покрыта кровью, словно на ней была красная маска. Пес с удовольствием облизывал свои отбивные.
Всю обратную дорогу мы шли молча. Шел снег.
Войдя в свою комнату, мы бросили пальто на стулья, не удосужившись стряхнуть с них хлопья. В комнате было ниже нуля. Снег на пальто не растаял.
Рыжеволосая девушка принесла нам небольшой электрический обогреватель. Девушка любила поэзию — и одну из нас, вдобавок.
Нам так и не удалось выяснить, какой из них, из-за нашей неутомимой погони за славой и бесконечными препятствиями тогда. Вспоминая об этом позже, мы оба сожалели об этом — у девушки были большие голубые глаза и волосы цвета кленовых листьев в сентябре.
Обогреватель принес нам немалое утешение.
Когда мы садились писать стихи, мы запирали дверь, дважды повернув ключ в замке, и с уголовным видом ставили обогреватель на стол.То, что наши чернила не замерзли в чернильнице и что мы могли писать без перчаток, было поводом для радости.
Электрические обогреватели были строго запрещены; мы совершали преступление против революции.
Около двух ночи за обогревателем приходил наш друг Арсений Авраамов. Он заканчивал свою книгу Воплощение (о нас), а в его комнате в доме Нерензее чернила тоже замерзали и снег на калошах не таял. К тому же у Арсения не было перчаток.Он сказал, что без грелки его пальцы стали как сосульки — если он попытается их согнуть, они отломятся.
Записываю все это, чтобы вы повнимательнее прочли есенинские Кобылы : замечательное стихотворение о «вспоротых животах кобыл, с черными вороньими парусами»; о «солнце, остывающем, как лужа, сделанная мерином»; о «сильном морозе, скачущем по полям»; и о «собаках, всасывающих край зари голодными пастями».
С тех пор много воды утекло.В доме Бахрушиных теперь есть центральное отопление; у Нерензе есть газовые плиты и ванные, которые прогреваются за несколько минут, а Есенин прославился наконец, на следующий день после своей смерти…
*
Обнаружен наш секретный электронагреватель. Несколько дней мы с Есениным жили в страхе. Мы часами размышляли о том, какое наказание обрушит на наши головы революционный закон. Нам снились кошмары про Лубянку, следователя с ястребиными глазами, черной стальной решеткой. Когда в нашем здании супер амнистировали наше преступление, мы устроили пир.Друзья жали нам руки, подруги плакали от радости, все обнимали и поздравляли нас с таким неожиданным исходом. На празднике мы пили чай из самовара, доведенного до кипения святителем Николаем: ни угля, ни щепок не было — пришлось расколоть эту старую икону, смиренно висевшую в углу комнаты. Только How-Much-fer-Salt отказался пить божественный чай. Он оттолкнул соблазнительно дымящийся стакан, угрюмо сел и сердито объяснил, что дед его верующий, что он очень уважает деда и всего три года назад за такой чай нас всех бы сослали в Сибирь.
Тем временем зима с каждой неделей становилась все суровее.
После неудачи с электронагревателем мы решили переехать в нашу крохотную ванную комнату, отказавшись таким образом от письменного стола из выдержанного дуба, превосходного набора книжных полок вместе с полным собранием сочинений нашего хозяина Карпа Карповича и завидной вместительности. нашего ледяного исследования.
Мы накрыли ванну матрасом для кровати; умывальник с досками для письменного стола; и маленький бак водонагревателя, который мы заправляли книгами.
Тепло от водонагревателя вдохновило нас на сочинение лирических стихов.
Через несколько дней после нашего переезда в ванную Есенин прочитал мне:
Астральная звонница стучит в тишине,
Каждый лист — свеча до зари,
Никому не позволю в моей палате,
Никому не открою дверь.
И действительно: мы были вынуждены защищать наше открытие, «Обещанную ванную», изо всех сил, а также с тяжелым замком.Соседи по нашей коммуналке, завидуя нашему теплому, беззаботному существованию, сходились и принимали постановления, требуя, чтобы трубы водонагревателя по очереди были приняты для проживания, а нас, захвативших общую площадь без соответствующего ордера, выселили. .
Мы были неумолимы и тверды как камень.
*
Вскоре после Нового года я начал сквайрить девушку. Есенин шумел по этому поводу; он хмурил брови, когда я исчезал вечером.Масла в огонь подливал Кусиков, намекая, что я предал дружбу с Есениным. Он уверял его, что всегда так начиналось — с небольшого увлечения, а кончалось…
Есенин хорошо знал Кусикова; он знал, что он подобен тому мужику из рассказа Чехова, который скажет мужику, возящему бревно: «Эй, вон те бревна валежник, они все гнилые»; кто сказал бы сидящему с удочкой рыбаку: «В такую погоду они не клюнут»; кто уверял бы крестьян во время засухи, что «дождя не будет, пока не наступит мороз»; а потом, когда пошел дождь: «Ну, теперь в полях все сгниет».
Все-таки Есенин был встревожен и огорчен замечанием Кусикова.
Однажды я провел ночь на улице. Я вернулся в нашу «Обещанную ванную» около десяти утра; Есенин спал. На умывальнике стояла пустая бутылка и стакан. Я понюхал — запах сырой водки обжег мне ноздри.
Я качнул Есенина. Он поднял на меня свои тяжелые красные веки.
«Что такое, Сережа? Ты сам пил водку?
‘Да. Верно. И я буду пить его каждый день… если ты начнешь проводить каждую ночь вне дома… смотри, ты можешь дурачиться там с кем хочешь, но только приходи домой спать.
Это было его правилом: он любил бездельничать, но приходи в четыре или пять утра, он уже в своей постели.
Мы засмеялись:
‘Он бежит обратно в свое стойло.’
Основополагающим в Есенине был страх одиночества.
Свои последние дни в гостинице «Англетер» он ночью убегал из своего номера и сидел один в холле до редкого зимнего рассвета.В последнюю ночь он постучал в дверь комнаты Устинова, умоляя впустить его.
*
К концу зимы мы потеряли нашу крепость. Мы были вынуждены выйти из ванной — обратно на ледяные просторы нашей комнаты.
Мы с Есениным стали спать в одной постели. Мы набрасывали на себя гору одеял и пальто. В четные дни месяца я первая корчилась на ледяном белье, согревая его своим дыханием и теплом тела.По нечетным дням это делал Есенин.
Поэтесса попросила Есенина помочь ей найти работу. У нее были румяные щеки, круглые бедра и пухлые плечи.
Есенин сказал, что может устроить ее советской машинисткой, если она будет приходить к нам каждую ночь около часа, раздеваться и заползать между нашими холодными простынями. Ей не потребуется и пятнадцати минут, чтобы согреть постель! Тогда она сможет выползти, одеться и пойти домой.
Он пообещал, что мы все время будем сидеть к ней спиной, уткнувшись носом в рукописи.
На трое суток, точно соблюдая эти условия, мы легли спать в согретую поэтессой постель.
На четвертый день наша поэтесса объявила, голос ее срывался от негодования, зрачки округлились от ярости, глаза из небесно-голубых превратились в черные, как пуговицы на наших лакированных ботинках.
Мы были в недоумении:
‘Что не так? Мы свято соблюдали условия…
— Вот именно! она сказала. «Я не нанимался греть постели святых.’
‘О!’
Но было уже поздно: дверь так сильно захлопнулась перед моим носом, что все шесть шурупов в английском замке выскочили из отверстий.
*
Якулов устраивал вечеринку в своей мастерской. Через некоторое время после полуночи пришла Айседора Дункан. Красная туника, струящаяся легкими складками; рыжие волосы с отливом меди; крупное тело, шагает легко и легко.
Ее глаза, как блюдца из голубого фаянса, оглядели комнату и застыли на Есенине.
Маленький нежный ротик улыбнулся ему.
Айседора лежала на кушетке, Есенин у ее ног. Она запустила руку в его кудри и сказала на ломаном русском:
«Золотая голова».
Поразительно, что она, знавшая не больше десяти русских слов, знала этих двоих.
Позже она поцеловала его в губы.
Потом ее рот, маленький и красный, как пулевое ранение, приятно коверкал русские звуки:
«Ангел».
Она снова поцеловала его и сказала:
«Черт».
В четыре утра Айседора и Есенин ушли вместе.
Сколько-фер-Соли сел рядом со мной и в крайнем отчаянии стал набрасывать план «спасения Вятки».
‘Я заберу его.’
‘Он не пойдет.’
«В Персию».
‘Хоть бы в Персию…’
Мы уехали от Якулова на рассвете. Мы шли по пустынным улицам с тяжелым сердцем.
*
На следующий день мы поехали к Айседоре.
Адрес: Пречистенка, 20, бывший особняк Балашовой.Тяжелые мраморные лестницы, залы в разных стилях: ампир, как в некоторых московских ресторанах, излюбленных купцами; Мавританский, как и сандуновские общественные бани. Зимний сад состоял из болезненных кактусов и унылых пальм, таких же унылых и грустных, как тощие звери в железных клетках городского зоопарка. Мебель была тяжелой и позолоченной. Парча, дамаск, бархат.
В комнате Айседоры стояли кресла, диваны и столы, обитые легкими французскими тканями, венецианскими платками и пестрым русским ситцем.Все, что можно было использовать для маскировки безвкусицы и неприятной роскоши, было извлечено из ее сундуков.
Айседора нежно улыбнулась и, сморщив нос, сказала:
‘C’est Balachoff… bad chambre… Isadora fichu chale achetra… много ruska chale…’
На кровати лежали матрацы и подушки. пол покрыт коврами и мехами.
Люстры были покрыты красным шелком. Айседора не любила белый электрический свет. Ходили слухи, что ей было за пятьдесят.
На маленьком столике у кровати стоял большой портрет Гордона Крейга.
Есенин взял и внимательно рассмотрел. Затем он втянул свои сухие, слегка потрескавшиеся губы.
‘Ваш муж?’
‘Qu’est-ce que c’est?’
‘Mari… epoux…’
‘Qui, mari… bi… Craig пишет travaillait, travaillait… Craig genie.’
Есенин проткнул себя в грудь.
‘Я тоже гений! Есенин — гений… гений! Я… Есенин, я гений, а Крейг дерьмо!
Презрительно поморщившись, он подсовывает портрет Крейга под груду нот и старых журналов.
‘Прощай!’
Айседора, в восторге:
«Прощай». Она делает легкий прощальный жест.
Есенин опускает бровь: «Теперь, Айседора, танцуй! Ты понимаешь, Айседора? Танцуй для нас!
Он воображает, что он Ирод, требующий танца от Саломеи.
‘Танец? Бон!
Дункан надевает кепку и куртку Есенина. Музыка чувственная, незнакомая, тревожная.
Айседора — апач. Ее шарф — женщина-партнер. Страшный и чудесный танец.
Узкое розовое тело шарфа извивается в ее руках. Она ломает его позвоночник, ее беспокойные пальцы сжимают ему горло. Круглая шелковая голова жалко, трагически поникла.
Когда Айседора закончила танец, труп ее прозрачного партнера лежал на ковре в конвульсиях.
*
Есенин вскоре стал ее господином, ее государем. Как собака, она будет целовать руку, которую он только что поднял, чтобы ударить ее, и целовать глаза, в которых чаще горит ненависть, чем любовь.
Тем не менее, он был не более чем партнером по танцам, как тот клочок розовой ткани — трагический и лишенный воли.
Она танцевала.
Она вела танец.
*
Есенин практически въехал в дом на Пречистенке.
Айседора подарила ему золотые часы. Она воображала, что часы будут удерживать его от вечной спешки, убегания из ее ампирных кресел на какое-то таинственное свидание и неизвестные дела.
Сергей Коненков разделил все человечество на тех, кто носит часы, и тех, кто их не носит.
Описывая кого-то, он обычно бормотал:
‘Этот… носит часы’.
Мы уже знали, что если речь идет о художнике, то нет смысла дальше обсуждать его таланты.
Теперь, по прихоти судьбы, у этого воплощения «безчасового человека», Есенина, в кармане были часы, золотые часы Буре с двойной крышкой, не меньше.
Вдобавок ко всему, всякий раз, когда он встречал кого-то нового, он вынимал часы из кармана, открывал тяжелую золотую крышку, видимо, просто интересуясь временем.
Во всем остальном часы не сыграли своей предназначенной роли. Все равно он убегал из этих мягких кресел к своим неведомым делам и таинственным, несуществующим свиданиям.
Иногда он появлялся у нас в Богословках с маленькой посылкой.
В такие дни он был серьезен и тверд. Раздались слова:
‘Наконец-то… Я сказал ей: «Айседора, прощай!» Как это.’
Небольшой пакет обычно содержал две или три рубашки, трусы и носки.Есенинские владения возвращались к Богословскому.
Мы бы улыбнулись.
Я бы сказал Кожебаткину в книжном магазине:
«Сегодня Есенин снова сказал Айседоре: «Прощай! Прощай! Дай мне белье.
Через два часа после приезда Есенина с Пречистенки приходил дворник с письмом. Есенин отвечал кратко и непреклонно.
Еще час, и секретарь Айседоры, Илья Ильич Шнейдер, будет звонить в нашу миниатюрную дверь.
Наконец, к вечеру появлялась сама Айседора.Ее губы распухли, как у ребенка, и эти голубые фаянсовые блюдца блестели от соленых слез.
Она упала на пол возле стула Есенина, обняла его за ногу, осыпала рыжим медом свои волосы ему на колени:
«Ангел».
Есенин грубо оттолкнул ее ботинком.
‘Ты иди к…’ и он отхлестал ее грубой бранью.
Айседора, улыбаясь все ласковее:
«Сергей Александрович, я люблю вас».
Каждый раз это заканчивалось одинаково.
Эмилия снова собирала есенинские вещи в пакет.
Перевод Хосе Аланис
Биография Сергея Жукова: путь к славе
Каждый человек, чья молодость пришлась на 90-е, знает, кто такой Сергей Жуков. Этот парень легко стал кумиром миллионов девушек. Но так ли это? Каким был его путь к славе? Об этом нам расскажет биография Сергея Жукова.Жизнь в Москве
На радость всем любителям эстрады в 1976 году в городе Димитровград родился мальчик.Его день рождения 22 мая. Родители звали его Сергеем. Мать Лили и отец Евгений впоследствии подарили ему младшего брата. Проблем с учебой у Сережи никогда не было. Он был отличником. Но поначалу любил чисто гуманитарные предметы. Биография Сергея Жукова говорит о том, что позже он увлекся музыкой. А изучением других предметов стало оставаться все меньше. Однако в жизни талантливого парня была не только музыка. Занимался хоккеем, а также работал на радио «Европа Плюс» в Самаре.Там он вел программу под названием «Hit the Hour» и танцевал. И именно здесь произошла судьбоносная встреча с будущим коллегой Алексеем Потехиным. Талантливые ребята в итоге решают создать группу под названием «Дядя Рэй и компания».
Путешествие к «белому камню»
1 мая 1995 года биография Сергея Жукова делает крутой поворот. Скорее молодой человек берет свою судьбу в свои руки. Он едет в Москву, чтобы, как и миллионы талантливых парней, покорить ее.Первым местом его работы в столице стала радиостанция «Рокс». Потом вместе с Алексеем стали отыгрывать дискотеки, пять из которых прошли в Тбилиси.
Что интересного может еще рассказать usbiography? Сергей Жуков вместе с Алексеем Потехиным составили творческий союз, стремительно, бойко и торжественно ворвавшись в мир российского шоу-бизнеса. Они перевернули мир музыки. Вскоре ребята переименовали свою группу, и теперь она называется «Руки вверх». У них есть продюсер-профессионал, который может помочь в раскрутке и раскрутке.Начинается гастрольная жизнь. Именно об этом повествует биография Сергея Жукова. «Руки вверх» собирает стадионы.
Первый альбом мир увидел в 1997 году. А последний, увы, вышел в 2005 году. Слова песен, которые срывали уста этой талантливой пары, раздавались из каждого кафе, из каждого окна многоквартирного дома, из каждого Экран телевизора. Поклонники полностью одержимы парнями. За 5 лет плодотворной работы группа «Руки вверх» порадовала восемью альбомами. И не все знают, что два из них стали платиновыми, три — золотыми, а два — серебряными.Это настоящий успех.
Биография Сергея Жукова сообщает, что перед выходом последнего общего альбома группы он сам радует поклонников двумя сольниками. Свое объяснение он объяснил тем, что у него слишком много отличных песен, совершенно не подходящих для формата работы коллектива. Но поклонники, искренне опечаленные распадом группы, в будущем получили возможность снова насладиться ее песнями. В 2002 году свет увидел альбом «Открой мне дверь». Он сразу стал невероятно популярным.
Немного о личной жизниСемьянин Сергей Жуков? Биография его сообщает, что настоящее счастье он обрел со второй женой Региной Бурд. У Сергея есть дочь от первого брака. А с Региной они сейчас воспитывают двоих замечательных детей: сына Ангела и дочку Нику. Пара счастлива и с оптимизмом смотрит в будущее.
р>Читать Революция Марины М. Страница 32 онлайн Читать бесплатно Роман
Дуня ответила на мой стук. Я ее с трудом узнал — косы отрезала.»Марина! Вы один?» Она тут же заглянула в холл позади меня, надеясь увидеть некоего высокого блондина-художника. Какой взрослой она стала. Стрелки наших часов в эти дни вращались, как вертушки. Скоро ей будет семнадцать, восемнадцать, у нее будут любовники, дети. Тогда как мой брат не дожил до первого поцелуя.
Я последовал за ней в гостиную. На небесах было бы так: Софья Яковлевна за столом шила, Соломон Моисеевич на диване в бухарской шапке и халате, тетя Фаня раскладывала рукой пасьянс, Шуша стучала Рахманинова на их старой стойке.Софья Яковлевна остановилась над своей работой, увидев меня, и приподнялась. «Марина!» Ее улыбка была яркой, затем омраченной беспокойством. — Ты пришел не один, не так ли? В такую ночь?
Я хотел броситься в их объятия, но по своим эгоистичным причинам я также хотел насладиться прекрасным миром их жизни, теплом, которое они окружали, прежде чем я принесу свою трагедию в их среду. — Мина у себя в комнате, — сказала Дуня. — Я пойду за ней. Она исчезла в коридоре.
«Где ваш молодой человек?» — спросил папа Кацев с добрым взглядом.— Твои острые товарищи?
«Вверху, на Сергиевской, лупит Блок». Я не могла просто ляпнуть, что Сережа умер.
«Папа, дай ей отдышаться, — сказала жена. Она знала, что что-то не так.
Вновь появилась Дуня с Миной на буксире. Теперь пришла моя очередь быть потрясенной. Кем было это видение передо мной в платье из мягкой голубой шерсти? Красная помада подчеркивала ее губы, а ее упрямо густые пепельно-русые волосы были зачесаны вверх. Нехватка еды, которая сделала большинство из нас тощими, превратила ее в новую красавицу.На ней были свисающие серьги, и она выглядела… испуганной.
«Я пришел не вовремя?»
«На самом деле, я как раз собирался уйти. На вечеринку.» На ее прекрасной коже появились румяна. Где ее очки?
«Ты выглядишь… прекрасно».
Она нервно поморщилась.
«Кто это? Кто-то, кого я знаю?
Она побледнела, и ее серые глаза соскользнули с моих, как масло на раскаленной сковороде. Так ясно, как если бы я был на одном из сеансов моей матери — я знал.Николай Шуров оказал огромную помощь… Кто еще мог сотворить такое волшебство с скучной, скучной Миной Кацевой? Вероятно, она пела перед зеркалом, готовясь к свиданию с моим возлюбленным. Мой любовник. — Ты видишься с Колей?
В ужасе она изобразила, как застегивает губы, поглядывая на мать, вышивающую за столом, на отца, на сестер. Хотя мы были в безопасности, поскольку Шуша колотила Рахманинова, она закричала: «Позвольте мне показать вам новое платье, которое мне сшила мама», а затем указала головой на коридор.
Я последовал за ней в ее комнату, мимо фотографий бабушек и дедушек, прадедушек и прабабушек, мужчин с пейсами и бородами, женщин с подозрительными лицами, строгих с неодобрением при виде их надежной рабочей лошадки, включившей сирену. Я слышал, как дядя Аарон поет за дверью ванной. В спальне Мины, где я спал с ней и ее сестрами во время первой революции, она закрыла дверь. В комнате пахло легкими духами. Она никогда не пользовалась духами. Бутылка стояла у ее кровати. Что-то, что он принес ей, несомненно.
Я не хотел, чтобы она сейчас мне лгала. Она должна была понять ситуацию. — Мина, послушай меня. Сережа умер».
На ее лице — шок. Но что-то еще… ее взгляд упал на ее ноги, затем снова встретился с моим. Ее полные слез глаза скользнули вправо. Она знала! Он сказал ей. Ее веки снова опустились. Она не могла вынести страданий на моем лице. Она прикрыла свою вину сложенной ладонью.
Я схватил ее, встряхнул. — Как давно ты знаешь?
«Я хотела тебе сказать, клянусь, просто мы тебя не видели…» Захныкав, она попыталась вырваться из моей хватки.
«Я был здесь. Десять кварталов отсюда. Мина, мой лучший, мой самый старый друг на свете, скрыла от меня смерть Сережи. Неудивительно, что она не могла встретиться со мной взглядом. Я оттолкнул ее.
Ее лицо было калейдоскопом, эмоции сменяли эмоции — стыд, ярость, жалость — как нетерпеливые люди, пытающиеся одновременно пройти через дверь. — Я бы сказал тебе, когда увидел тебя снова. Я думал, что увижу тебя. Но чем дольше я ждал, тем тяжелее становилось». Ее маленькие сережки мерцали в электрическом свете.
«А ты повидался с Колей». Я видел это так ясно. Она бы сделала все, чтобы иметь его. Даже это.
Ее подбородок немного выдвинулся вперед. «Да. Да все в порядке?» Она потерла руки там, где я сделал ей больно. «У тебя обязательно должно быть все? Все, все! А что я? Старая добрая Мина. Вот, подержи мое пальто, Мина… — Ее рот скривился в горькой улыбке. «Но, может быть, я не так хорош. Может быть, я тоже заслуживаю жизни. Улыбка повисла, скомкалась. Она прижала руку ко лбу и зарыдала не на шутку, срывающимися рыданиями ребенка.
«Мина, мне нужно увидеть Колю». Я старался говорить тихо и мягко. — Позволь мне пойти с тобой сегодня вечером.
«Нет!» Вздрогнув, она отвернулась от меня. «Что ты скажешь Жене? Запомнить его? Твой парень?»
Я подумал о Жене, такой искренней, такой заботливой. Но мне нужен был Коля. Только он мог знать, что я чувствую. Только он мог знать, что такое потерять Сережу, только он мог меня утешить. Подумать только, несколько минут назад я шел домой, чтобы сидеть в одиночестве и смотреть, как падает снег.Мне бросили спасательный круг, и я не собирался его отпускать. Ни для нее, ни для Жени, ни для Всемогущего Бога. — Скажи мне, где ты с ним встречаешься.
От слез на ее прекрасной коже остались пятна. Ее волосы падали. Она тяжело села на край кровати, сняла серьги и бросила их на подушку. Одна отскочила на пол, залетела под кровать Дуни. «Мне жаль Сережу. О Боже, какой беспорядок… — Она перевернулась на бок на кровати и зажала руки между коленями, ее слезы капали на синельное покрывало.
«Где он? Мне нужно его увидеть».
«В особняке. На Английской набережной».
Бедная Мина. Мой заплаканный, неверный старый друг. Я никогда не предполагал, что ее зависть была настолько велика, что она дошла до того, что утаила известие о смерти моего брата, чтобы сохранить свидание с Колей. «Как поживаешь?» Я нажал на нее. — Он придет сюда?
Она покачала головой. «Он посылает такси. Ты иди. В любом случае, он хочет тебя.
Что плохого в том, что это подняло мне настроение? Я нуждался в нем.Не было бы ни объяснений, ни неловких объятий, ни нелепых метафор, ни поэтического спектакля. Это было время грубых чувств, для которых не было места в переполненной Артели Бедности. Мина может любить его, но я бы сожгла все, чтобы снова быть с ним.
32 Английская набережная
В петлице у ЯМЧИКА была замерзшая лилия, похожая на морскую звезду. Мороз побелил бедного коня, ребра превратились в стучащий ксилофон. Сгорбившись в своем большом плаще на фоне кружащегося снега, кучер хлопнул поводьями, и мы двинулись в бурю, как в поэму, в легенду.Вскоре мороз покрыл мою шаль стеклянным саваном, и она треснула. Мои глаза сузились до щелочек, пока мы скользили по пустынным улицам вниз по Конно-Гвардейскому бульвару и мимо Исаакиевского собора, по широкой белой бурлящей равнине Сенатской площади.
На Английской набережной холод стал еще сильнее. Ветер, гулявший по замерзшей реке, забивал мне в глаза острые, как иглы, крупинки снега, ресницы покрылись коркой изморози. Как непохоже на ту первую радостную катание на санях с Колей. С одной стороны большие дома Английской набережной напряглись, как аристократы перед расстрелом, а с другой — ветер и тьма, воющая гладь замерзшей Невы.Сани остановились прямо посреди дороги — движения в эти дни было так мало, что не имело значения, где мы остановимся. Кучер, сгорбившись на сиденье, не пытался помочь мне выкарабкаться. Как только я ступил ногами на землю, медвежья шкура свалилась обратно в сани, он хлестнул лошадь, оставив меня одного в этом белом дуновении мира.
Я стоял один перед двухэтажным особняком, сто лет господствовавшим над заснеженной Невой, надвигающимся пятном тьмы на тон светлее неба.Я, спотыкаясь, пробрался сквозь сугробы к огромной двери. Падлок
Внизу по набережной открывается дверь, мерцает свет.Фигура помахала. Мне не нужно было видеть лицо. Я побежал к нему. Я прилетел.
Он поймал меня за талию. — Эй, эй, полегче! Он держал лампу высоко, чтобы не выбить ее из рук, и рассмеялся, когда я вошла в дверь. Он запер его позади меня. Мы были в промерзшей кладовой большого дома. Я откинула шаль с волос, когда он шел впереди, держа в руках лампу. «Коля».
Он повернулся. Выражение его лица, когда он понял, что это не Мина, улыбка легкого предвкушения исчезла, тогда он узнал меня.Он заключил меня в свои объятия, повторяя мое имя как молитву. Такой плотный, такой настоящий, его запах сигары и флорис лаймс и этого мощного неописуемого меда. Я заплакал. Он целовал мои руки, гладил волосы, держал меня достаточно крепко, чтобы я поверила, что это было на самом деле.
«Пойдем наверх. У меня пожар». Мы, как всегда, шли в ногу, прокладывая свой застывший путь через мертвые кухни и призрачные кладовые, подсобные помещения особняка и поднимаясь по лестнице в морозное величие его фойе.Я был слишком подавлен, чтобы говорить. Он поцеловал меня в волосы, прижался виском к моему. Я забыл о волнах удовольствия от этого простого прикосновения. Мое горе нашло свой дом. Вот зачем я пришел — будь проклят мир. Мне было все равно, если он исчезнет навсегда.
Мерцающий свет создавал и стирал приемные, когда мы шли через общественные зоны заброшенной виллы — вспышки красного шелкового покрытия стен, покрытые пятнами и лишенные картин. Белые колонны, сломанный диван, обшарпанные стулья.Он открыл маленькую дверь, которую я мог не заметить, так как она была на одном уровне со стеной. Фонарь осветил перед нами маленькую комнату с высоким потолком, оклеенную желтыми обоями и обогреваемую открытым огнем. Картины и фацетированные зеркала все еще висели на цепях с рельсов для картин, портреты в овальных вставках выглядывали, как пассажиры из иллюминаторов проходящего лайнера. Свет костра лизнул его лицо, высокие скулы, улыбающиеся глаза, но теперь они не улыбались. Он знал. Он понял. На маленьком позолоченном столике блестели предметы — вино, печенье на расписной тарелке.Для Мины Кацевой. Я не мог заставить себя чувствовать ревность. То, что мне было нужно от Коли, было глубже секса, глубже страсти.
Он налил немного вина в бокал из граненого хрусталя и протянул его мне.
Я выпил. Портвейн, сладкий, льнущий к стеклу. С момента взятия Зимнего дворца я не пил. Он ударил мне в голову вместе с жаром открытого огня и запахом Коли.
Мы сели на диван, и он обнял меня. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Бедный сэр Гарри.Так звали Серёжу в нашем цирке сэр Гарри пекинес. Сэр Гарри был псом, который прыгал через обруч, обтянутый бумагой.
«Мне никто не говорил. Я прошел в квартиру на Фурштатской за бумагами, и Джиневра мне сказала.
«Мина тебе не сказала?» Я медленно покачала головой, переплетая свои пальцы с его. Он откинул голову назад. «Христос.»
«Вы могли бы сами мне сказать».
«Я не хотел нарушать твою новую жизнь». Слезы навернулись на его голубые глаза.«Я не та сволочь, которой ты меня считаешь. Она сказала, что вы влюблены в поэта, что вы прекрасны вместе, чтобы оставить вас в покое. Ты любишь его?»
Любил ли я Женю? Конечно, я сделал. Но вот я был. Когда все будет сказано и сделано, я побегу к этому человеку без оглядки. Я должен буду подумать об этом позже.
«Что за беспорядок». Его рука на моем плече, моя на его талии, мы прижались друг к другу, как люди, укрывающиеся от метели. Но твердая чернота прямо под ребрами, которую я носила с того дня, ослабла на дюйм или два.Сережа, мой прекрасный брат. Сэр Гарри пекинес. Он вспомнил нас. Вот почему я пришел. Мы долго сидели так, пока огонь шипел и трещал. Он налил мне еще один бокал вина.
Не Мадейра из Зимнего дворца, а сладкая и теплая.
Он вздохнул и откинулся на розовый бархат. — Я видел твоего отца, — сказал он. — Я думаю, он пытается добиться ареста.
«Хорошо». Я начал шагать. Там была пачка турецких сигарет. Мина теперь тоже курит? Я взял одну и почувствовал сладкий запах свежего табака.Коля зажег ее, держа мою руку в своей. — Он сожалеет о том, что сделал?
«Я его не спрашивал. Вы ожидали, что я это сделаю?
Забавно, я так долго ждал, чтобы просто поговорить с кем-то, кто знает все, и теперь, когда я был здесь, я обнаружил, что мне нечего сказать. Просто сидеть рядом с ним, чтобы я могла чувствовать его запах и считать его ресницы, было достаточно. Мине посчастливилось иметь его хотя бы раз в жизни. И я понял, что так будет всегда с нами. Время, расстояние, политика не могли повлиять на то, что у нас было вместе.Жизнь и смерть будут нашей пищей, нашим хлебом, частью того, чем мы были, а не отдельными от нас. Чтобы когда-нибудь выразить то, что потрескивало между нами, мне понадобилась бы вся поэзия, которая у меня была.
Из глубины моей печали желание взметнуло свое огненное цветение, как искру, укрытую от ветра. Оно нашло мои губы, мою грудь — и теперь мой рот искал его, его руки нашли мои бедра, наша одежда спадала, пуговицы сдавались, когда мы вцепились друг в друга на маленьком диванчике. — Здесь кровать, — прошептал он.Да, всегда была бы кровать.
Он провел меня в комнату с высокой кроватью. Я вполне мог представить себе герцогиню в ночной рубашке — балдахин, атласный шнурок, вид на Неву за желтыми портьерами. Всегда была бы кровать, и мы бы лежали в ней, даже если бы это была просто куча сена. Мы не занимались любовью с того последнего дня на Екатерининском канале, когда я была еще школьницей и первая революция была только гулом на окраине Петрограда. Хотя мир изменился, мы не изменились.Мы цеплялись, хватались, кусались, стонали. Наши тела напрягались, чтобы стать ближе, чем физические тела могли бы. Какие целомудренные Жениные и мои занятия любовью сравнивались с этим. Только у Коли я услышал истинные басовые нотки задора, взлет его мелодий. Я даже не мог сказать, какими были эти последние месяцы с Женей. Ах, Коля, Коля, мой рай и мой ад. Мой матч, мое проклятие. Моя вечная любовь. Теперь нас ничто не могло остановить.
Мы лежали вместе, отдыхая, его голова у меня на груди, его запах был повсюду на мне, его каштановые волосы на теле в свете костра.Он играл с браслетом, который я так и не снял. Конечно же, нет. «Ты похудела», — сказал он, проводя пальцами по моим ребрам, талии, бедрам, кости которых обхватывают мой плоский живот.
«Нет еды. У нас нет денег на черный рынок». Я вдохнул великолепный дым из Турции, обернув его вокруг языка.
Он встал, крепкий, голый, и принес из другой комнаты тарелку со сладостями, угощениями, которые он собирался накормить Мине, набить ее, как голубя, а потом съесть. Я позволила ему накормить меня рассыпчатым, маслянистым белым песочным печеньем и шоколадными конфетами с вишневой начинкой.Но вишня напомнила мне об отце. «Бедная Мина, вынуждена пропустить это. Тебе понравилось заниматься с ней любовью?
«Нельзя постоянно есть икру. Иногда ты соглашаешься на баклажаны.
Я ущипнул его за нос, покачал лицом из стороны в сторону. — Посмотри на себя — тебе даже не жаль.
«Мне многое жаль, красавица моя». Моя красота. «То, что прошел год с тех пор, как я видел тебя, это очень высоко в моем списке сожалений». Он поцеловал мою грудь. «Что Сережа оказался там, где ему нечего делать, — об этом я жалею.Упрямство твоего отца. Он хороший человек, но человек принципиальный». Он снова раскурил свою недокуренную сигару, приподнявшись на подушках. «Всегда опасно. Вся ваша семья такая — принципиальная. Вы верите в вещи, вы, Макаровы. Это опасное дело. Дайте мне казака-бандита, блудницу, солдата с кровью на руках, но упаси нас бог от людей, которые верят в вещи. Это вы нас всех убьете». Он играл с моими волосами. «Посмотри на себя, посмотри на эти большие карие глаза.Ты больше похож на него, чем думаешь.
«Не говори мне этого».
Он повернул голову, чтобы избежать
«Он верил в красоту. Это не самое худшее. У вас есть кое-что из этого.Он накормил меня еще песочным печеньем. — Но Боже, ты сильный. Он приподнял мой подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза, и его голубые глаза потемнели в свете лампы. «К счастью. Потому что для таких, как вы, верящих в красоту, нет легкой дороги. Сережа пытался там выкрутиться — надо ему передать. Я восхищаюсь этим».
«Ты гордишься его героизмом?» Я подумал об этом ужасном письме.
«Иногда просто жить — это героизм, — сказал он.
Я рассматривал маленькую родинку под его правым глазом, остроконечные брови, уходящие в никуда, его ромбовидное лицо с высокими восточными скулами, вздернутые смеющиеся глаза.Так редко можно увидеть их такими серьезными.
«Ты все еще помнишь сэра Гарри». Я прижала палец к изгибу его верхней губы.
Сереже не могло быть больше четырех. Мы пытались научить пса Матери, Тулку Первого, делать трюк с обручем, но он оказался не поддающимся дрессировке. Сэр Гарри также был помощником таинственной Эсмеральды в ее «дерзких подвигах». Он шел очень серьезно, такой красивый, каким только может быть ребенок с его большими серыми глазами и светлыми кудрями, и держал палку, чтобы я мог держаться за нее, пока я шатался по канату, натянутому между соснами в двух футах от земли. .Как торжественно он принял свои обязанности. Я почувствовал, как наворачиваются слезы. Я протянул свой стакан, и Коля снова наполнил его. «Mesdames et messieurs, Damen und Herren… вы делаете это».
«Дамы и господа, meine Damen und Herren, mesdames et messieurs, приезжающие к вам прямо с представлений для султанов Индии и Азаказана, для вашего изумления и назидания…» На полсекунды он сверкнул той улыбкой, которая стала его из миллиона царапин и, вероятно, еще миллион впереди.